Сотворение (Звенящие кедры России - 4)
Шрифт:
Ещё Египетского государства не существовало наяву, ещё не воздвигались его храмы, но знал отец, всё явится следствием того, к чему мысль человека и мечта, в единое сливаясь, призывали. И вдохновенно пел отец, познавший силу необычную, что подарил для каждого великий наш Творец. И пел отец, владевший силой той, что человека отличает от всего, что власть ему даёт над всем, что позволяет человеку назваться сыном Бога и творцом.
Певцы-поэты, вдохновением пылая, три песни пели в разных племенах. Людей собою образы прекрасные влекли, и люди шли из разных мест в Египта племя.
Через
Привыкшие в материи сражаться они не ведали, как образы над всем сильны, те образы, которые душе людской по нраву, те образы, которые влекут сердца.
Пред образом, даже одним, но искренним, незамутнённым постулатом меркантильным, бесполезны войска земные, копьём вооружённые или любым иным оружием смертоносным, повержены окажутся войска. Пред образом войска бессильны.
Египетское крепло государство, разрасталось. Его правителя жрецы назвали фараоном. Жрецы, уединившись в храмах от людской суеты, законы создавали, им следовать правитель фараон обязан был. И каждый житель рядовой их исполнял с желаньем. И каждый жизнь свою равнять по образу стремился.
И в главном храме, средь жрецов верховных, отец мой жил. И девятнадцать лет жрецы ему внимали. Науку высшую из всех наук стремились познавать, как образы великие творятся. Отец всё искренне стремился рассказать, благим намереньем пылая. Познали всю науку или часть её жрецы - теперь неясно, да и смысла не имеет уточнять.
Однажды, через девятнадцать лет, верховный жрец собрал к себе приближённых жрецов. Они входили чинно в главный храм, в который доступа даже для фараона не было.
Верховный жрец на троне восседал, все остальные ниже сели. Улыбчивый отец среди жрецов сидел. В задумчивости весь в себя ушёл, очередную песню создавая, рисуя образ новый в ней, иль может, старый укрепляя.
Верховный жрец собравшимся сказал:
– Великую науку мы познали. Всем миром позволяет управлять она, но чтобы власть наша была над всем навечно, из этих стен даже крупицы знания о ней нельзя отдать. Мы свой язык должны создать и изъясняться меж собою будем им, чтоб даже невзначай никто из нас не мог проговориться.
Трактатов множество в века на разных языках в народ отправим. Пусть все дивятся, думают, что всё мы излагаем. И будем излагать мы множество наук чудесных и открытий разных так, чтобы от главного всё дальше уходили простолюдины и правители. А мудрецы в грядущих пусть веках трактатами мудрёными, науками других дивят. От главного при этом удаляясь сами, и других от главного подальше уведут.
– Пусть будет так, - с верховным согласились все. Отец один молчал.
И жрец верховный продолжал:
– Ещё один вопрос нам нужно разрешить немедля. За девятнадцать лет ученья постигли мы, как образы творятся. Любой из нас теперь способен образ сотворять, который может мир менять, разрушить государство или укрепить, - и всё ж загадка остаётся. Сказать
– жрецы молчали. Никто ответ не знал. Верховный продолжал, слегка возвысив голос, и посох в его руке от напряжения дрожал, когда верховный всем сказал:
– Меж тем средь нас один способен быстро образы творить, и сила их непревзойдённой остаётся. Всех нас он девятнадцать лет учил, но недосказанное остаётся. Все мы сейчас понять должны, что меж собою не равны. Не важен сан, каким из нас кто обладает. Пусть каждый знает, среди нас один над всеми может властвовать незримо, тайно. Он волен силой образа, что сотворить способен, возвеличить каждого или убить. Один способен государств судьбу решить. Я, жрец верховный, властью, данной мне, способен поменять соотношенье сил. Закрыты двери храма, в котором мы сейчас сидим. Снаружи верная охрана без приказа моего дверь не откроет никому.
Жрец верховный с трона встал, медленно ступая и посохом стуча по плитам каменным, пошёл к отцу, посередине зала вдруг остановился и, глядя на отца, сказал:
– Сейчас ты выберешь из двух один свой путь. Вот первый. Сейчас для всех ты тайну силы образов своих раскроешь, расскажешь, как и чем они творятся, и тогда объявлен будешь ты жрецом после меня вторым и станешь первым, когда я уйду. Перед тобой живущие все будут преклоняться. Но если тайну не раскроешь нам свою, перед тобой второй предстанет путь. Ведёт он только в эту дверь.
Жрец указал на дверь, ведущую из зала храма в башню, в которой не было ни окон, ни вторых дверей наружных. У башни той высокой с гладкими стенами площадка наверху была, с неё раз в год в определённый день перед собравшимся народом пел отец или иной какой-то жрец.
Верховный, указывая отцу на дверь, что вела в эту башню, ещё добавил:
– Ты в эту дверь войдешь и никогда не выйдешь из неё. Я дверь замуровать приказ отдам, лишь маленькое в ней окошечко оставить прикажу, через него ты будешь пищи минимум иметь на каждый день. Когда настанет время, и у башни соберутся люди, ты на высокую площадку выйдешь к ним. Ты выйдешь, только петь не будешь, образы творя. Ты выйдешь, чтоб тебя народ увидел и не поселилось беспокойство в нём, и кривотолки не возникли от исчезновенья твоего. Ты можешь только поприветствовать народ словами. Когда посмеешь песню спеть творящую, то даже за одну не будешь пищи получать, воды, три дня. За две - шесть дней ни пищи, ни воды ты не получишь, сам назначишь смерть свою. Теперь решай из двух какой сам выбираешь путь?
Отец спокойно с места встал своего. В лице его ни страха, ни упрёка не было, лишь грусть слегка морщинкою легла. Он вдоль сидящих в ряд жрецов прошёл, в глаза им каждому взглянул. И в каждой паре глаз познанья жажду видел. Познанье, но и алчность были в каждой паре глаз. Отец к верховному жрецу вплотную подошёл и посмотрел ему в глаза. Суровых, алчностью горящих, седой жрец глаз не отводил, о камни посохом ударил, сурово повторил отцу в лицо, брызжа слюною:
– Быстрей решай, какой из двух ты выбираешь будущего путь.