Сотворившая себя

Харрис Рут

– Но это же несправедливо, – взорвался Денни.

Бренда была согласна с ним:

– Нет никаких причин, чтобы отцы были богатые, а матери – бедные. Я сама буду богатой.

В этом Элен очень сомневалась, но она держала свое мнение при себе.

Казалось, что в январе и феврале никто не принимал гостей. Никто не отмечал дни рождений, никто не обручался и не выходил замуж или женился, никого не повышали по службе – словом, ни у кого не было причин отмечать какие-либо торжественные события. Казалось, что люди забыли о существовании Элен, и ее телефон неизменно молчал.

В начале февраля она нашла работу на неполный рабочий день в магазине канцелярских принадлежностей – мрачном,

пахнущем пылью помещении, где торговали газетами, журналами, дешевыми изданиями книг, конфетами, поздравительными открытками, оберточной бумагой и товарами для школьников. Такой режим работы позволял ей утром отправлять детей в школу и быть дома уже днем, когда они возвращались из школы. Она получала двадцать два доллара в неделю.

– Мамочка, что же с нами будет? – спросила ее как-то Бренда. Ее личико выглядело обеспокоенным, она почти плакала.

– Что ты имеешь в виду? – Элен в тревоге подошла к дочери. Хотя она пыталась показать детям, что им не о чем беспокоиться, ее также беспокоило будущее их семьи.

– Кристина Закер говорит, что ты не можешь оплачивать счета. А ее отец сказал, что у нас совсем нет денег.

Элен как могла успокоила Бренду. Она крепко обняла девочку. Но сердце ее разрывалось от боли и обиды за детей. И от ярости и гнева Элен больше не терзалась чувством вины по отношению к Филу, не считала себя виновной в той глупой ссоре, ей уже не было стыдно за свои обвинения. Она больше не занималась самобичеванием из-за того, что тогда отказалась разговаривать с ним, не разрешила ему прикасаться к себе и холодно оттолкнула его в то последнее утро его жизни. О, нет! Теперь она даже рада, что поступила так. Она испытывала своеобразное удовлетворение от того, что оттолкнула его, что он умер, так и не испытав ее последнего прикосновения, последнего поцелуя, не услышав ее прощального слова. Он вполне заслужил ее злость и ярость. Так ему и надо! Он заслужил, чтобы умереть в одиночестве и без любви!

Фил лгал ей! Это не касалось женщин, чего она боялась больше всего. Нет, он лгал по поводу всей их жизни. По поводу жизни вообще, и насчет самых малых ее деталей. О машине, на которой они ездили, но машина, оказывается, им не принадлежала. Дом, в котором они жили, так и не был оплачен. Ее жакет из лисы, который он не должен был ей дарить. Прелестные наряды к Рождеству: чтобы их купить, Фил вынужден был брать деньги в долг. Она не имела права их носить, а он не имел права покупать эти платья. Ложь! Кругом ложь! Роскошные подарки и обеды в ресторанах, вечера в театре, и те ночи, когда они платили миссис Блейк, чтобы она посидела с детьми, пока они развлекаются. Ложь! Каждый кусочек ежедневной реальности, вещи и события, которые казались такими прочными и материальными, что Элен никогда не думала о них – все это оказалось ложью, которая покоилась на обещаниях и бумажках, ненадежных и переменчивых, как ветер.

«Тебе не о чем беспокоиться, – говорил он. – Тебе никогда не нужно ни о чем беспокоиться». Самая большая ложь!

Ярость. Ее сжигала бессильная ярость. Злая ярость постоянно грызла Элен и старалась покорить себе. Как он мог сделать такое с нею?!

Как он мог?!

Именно в таком настроении Элен наконец рассталась с последними вещами Фила. Она продала его дорогие костюмы и тонкие свитера, и все чемоданы из настоящей свиной кожи, египетские хлопковые сорочки, галстуки из тяжелого чистого шелка и импортные пальто. Его бритву и зубную щетку, щетку для волос и лосьон после бритья она выбросила в черный пластиковый мешок для мусора и отправила в помойку.

Его больше нет! От него не осталось и следов. Только ее злость и обида. Когда исполнился год со смерти Фила, Элен продала

свой роскошный лисий жакет, потому что ей нечем было кормить детей.

В течение следующих двух лет выработался определенный ритм ее жизни. Январь и февраль были ужасными месяцами. Заказы начинали поступать, как правило, к Пасхе, как к католической, так и к еврейской. К еврейской Пасхе заказов бывало больше. Летом Элен еле справлялась с огромным количеством заказов: праздновали пикники у бассейнов, окончание любых учебных заведений, обручения и свадьбы, пикники на лоне природы, когда жарились целые куски мяса или даже туши животных на вертелах в специальных жаровнях на свежем воздухе. Люди праздновали возвращение детей из летних лагерей и начало учебного года. Дни Благодарения были поистине подарками с небес. На Рождество она зарабатывала больше всего денег.

Даже заказы на неделю шли по особому графику: понедельник, вторник и среда были сравнительно спокойными; в четверг, когда все вспоминали, что впереди дни отдыха – ее бизнес начинал набирать силу. Пятница, суббота и воскресенье – начинался самый настоящий сумасшедший дом!

Хотя теперь Элен знала, как распределяются ее дела по неделям и сезонам и строго следовала рекомендации Эла – брать половину оплаты в качестве аванса, и старалась готовить блюда, которые приносили ей наибольшие доходы, Элен с трудом зарабатывала столько, чтобы ей с детьми можно было спокойно прожить.

В те периоды, когда подходил срок оплаты по закладной за дом, у Элен начиналась бессонница. Она лежала в темноте и думала с тревогой, скоро ли ей заплатят ее заказчики, пройдут ли в банке их чеки, получит ли она еще заказы. Она была обеспокоена счетами от зубного врача Бренды, от репетитора Денни – после смерти Фила у него резко снизилась успеваемость в школе. Ей нужно было платить за починку машины и бензин, нужно было кормить детей и покупать им новую одежду – они так быстро росли!

На себя она не тратила ни цента. Элен совсем перестала носить юбки, она надевала их только, когда она встречалась с заказчиком в первый раз, чтобы договориться о меню. Она это делала, чтобы не тратиться на чулки, которые так быстро рвались! Она сама подстригалась, хотя и не очень успешно. Она не позволила себе купить ни одной блузки, ни одной новой губной помады!

Так, экономя и ужимаясь во всем, кормя детей самыми дешевыми продуктами и готовя роскошные блюда для заказчиков, Элен смогла продержаться. Но она так устала от этой вечной экономии! Все заботы Элен были написаны у нее на лице. Ей было только тридцать два, но Элен казалось, что она выглядит на двадцать лет старше. Она часто думала о том, сколько времени сможет все это выдержать, эту постоянную финансовую неопределенность, сколько еще праздников она сможет обслужить, прежде чем свалится с ног. Она пыталась представить себе, сколько лет ей еще придется вставать в пять утра, чтобы начать готовить для банкета, который состоится в восемь вечера, и заканчивать уборку в два ночи, рухнуть в кровать в три, и снова встать в пять, чтобы начать все с начала! Спустя два с половиной года после смерти Фила она начала задумываться, удастся ли ей снова встретить подходящего мужчину.

Вот и прошло Рождество 1962 года. Оно прошло так же, как и другие праздники, с тех пор, как погиб Фил – в усталости и трудах. У Элен не было ни сил, ни времени, чтобы нарядить рождественскую елку и принять гостей. Вот и на этот раз елочные украшения лежали нетронутыми в коробках в гараже. Дети провели весь день с дедом и бабкой, а Элен работала без перерывов.

– Как ты думаешь, ма, у нас когда-нибудь будет настоящее Рождество? – поздно ночью спросил ее Денни.

– Я надеюсь, – ответила ему Элен.