Сотый шанс
Шрифт:
В кабинетах, увешанных портретами Гитлера, с разложенными на столах служебными картами, началась напряженная работа. Летчики, штурманы, специалисты из секретного ведомства прокладывали маршруты до целей, рассчитывали время полетов.
Штурмбанфюрер СС Вернер фон Браун распорядился подготовить к запуску опытную ракету, а для эксперта доктора Штейнгофа — привести в готовность командирский «хейнкель».
Русских пленных приказано было поднять утром пораньше: пусть расчистят взлетную полосу.
Фашисты торопились…
Они
Но не к тому, что сделают завтра русские пленные.
В тот же день, возвращаясь с изнурительной работы, Девятаев намекнул Курносому:
— Володя, тучи расходятся. Нам надо собраться.
Соколов в ответе был краток:
— После ужина.
Если блоковый Вилли Черный со всей лютостью ненавидел русских, любого готов был растерзать, кроме группы подонков вроде Кости-морячка, то другой блоковый, которого иногда называли камрадом, был близок с Соколовым. И Володя воспользовался его нейтральной «любезностью». И после ужина Курносый сделал так, что камрад куда-то ушел, чтобы русские «отпраздновали день рождения» одного из своих товарищей в его комнате.
Их было трое — ядро, организаторы.
Одному оставалось «три дня жизни». И если не захватить самолет завтра-послезавтра, то уже не улетит ни один. Приговор о «десяти днях жизни» головорезы выполнят непременно. А после не миновать такой участи и другим: ведь бандюги знают, кто сейчас заступается за «политикана», оберегает его от их казни. А если узнают, что он был летчиком?..
В сплоченной группе умели держать тайну о побеге, эсэсовских ищеек близко не подпускали. Вспышка Димы Сердюкова была приглушена, он вновь работал в аэродромной команде.
Обязанности каждого члена экипажа были обговорены не раз.
Кривоногов, например, твердо знал, как убрать тормозные колодки, придавленные скатами колес.
— Нажимаю на защелку, складываю колодку и вытягиваю на себя.
Соколов знал, что ему надо убрать четыре красных струбцины с рулей.
— А у кого будет винтовка?
— Как у кого? — спрашивал Корж. — Это же давно решено. Если появятся солдаты, подпускаю ближе и прицельно…
— Постой, постой, — Девятаев стал серьезнее. — Я вожусь в кабине, немцев не вижу… А их группа…
— Да, надо сразу сказать тебе.
— То-то. Выстрел из винтовки — тревога. А я дам очередь из пулемета. На это никто не обратит внимания: обычная пристрелка оружия.
— Пулемет — это дело мое, — как-то сказал Кутергин.
— А где он, в самолете?
— Пока не знаю. Как залезу — сразу увижу.
Эта деталь пока оставалась неясной.
В одно время продумывали и такой вариант, когда высокий Петр Кутергин в шинели со связанного старичка-вахмана подводил группу к самолету. Но если самолет неисправен?.. А если в кабине летчик?.. Под оружием заставить его вырулить на взлетную полосу?.. А может, он успеет по рации передать пару нужных слов?..
Нет,
И вот в комнате блокового камрада восседают трое. Здесь было самое надежное укрытие для «политикана»: дружкам Кости-морячка не найти его. А Володя подал вареную картошку:
— Подкрепись, «именинник».
И, пока не дотрагиваясь до картошки, Михаил спросил:
— Видели, как перед сумерками немцы копошились у командирского «хейнкеля»? Снег сами разгребали. Значит, самолет к чему-то готовили.
— Ясно: к полету, — догадался Кривоногов.
— Если ясно, то уясним еще. Во-первых, Володя, завтра собери в команду всех наших, подыщи у мастера работу поблизости от «хейнкеля». И подумаем, как избавиться от охранника. Может, свяжем в капонире?
— Если бы наш старичок, то другое дело. А то ведь чистый гад, — вознегодовал Соколов, — кобель цепной! Прихлопнуть!
Кривоногов согласно кивнул.
— Иван, сможешь?
— Опыт имею.
— Нужно одним ударом. Не допустить выстрела, иначе…
Видимо, вспомнив первую встречу с Девятаевым и про свой тесак, Корж повторил:
— Опыт имею. Но в случае чего — подсобит Петька Кутергин, на него сразу и шинель одевать…
— Будем действовать по обстановке. Команду слушать мою. Я за вас и за себя отвечаю, — убедительно закончил Девятаев. — Отвечаю перед Родиной!
Встревоженные, в комнату блокового зашли Кутергин, Емец, Зарудный…
С какой стати?
Оказалось, они узнали, что озлобленная группа «морячка» по всем закоулкам ищет «политикана». Их ненавистная мысль предельно ясна: «Нечего валандаться, к ногтю его!»
Долго столько «гостей» здесь оставаться не могли — скоро отбой и может вернуться камрад.
— В прачечную, к Володьке, — посоветовал Зарудный.
В прачечной пахло мыльной водой, стираными мантелями, густым потом.
Володя никого не ожидал и, когда вошли Девятаев с Соколовым, как-то неестественно встрепенулся, стал набрасывать грязное белье на ящик для мусора. Но, увидев Зарудного, веселее шевельнул уголками губ.
— Только «ура» не кричать. Наша армия форсировала Вислу, идет по Польше к германским границам. Все.
Посмотрел испытующе на Девятаева:
— Тебе остается два дня… Выдержишь? Силенок хватит? Ты сколько весил полгода назад, когда летчиком был?
— Примерно, девяносто килограммов.
— А сколько терял после боевого дня?
— Какие-то пустяки, — Девятаеву почудилось на миг, что его испытует вновь медицинская комиссия. Жаль, нет в ней доктора Воробьева из Кляйнкенигсберга. Нет Пацулы, Ворончука, Федирко, Цоуна — летчиков, которых бы в сегодняшней ситуации нечему было учить. И Грачева нет, и Китаева… Где они теперь? Вырвались на свободу или еще разделяют его участь?