Сотый шанс
Шрифт:
Девятаев, Кривоногов и Соколов, увязая в снегу, поднялись на вал капонира. Механики, копошившиеся у самолета, прикрикнули было на них, но поскольку рядом были мастер и вахман, успокоились.
Вблизи «хейнкеля» Девятаев бывал и раньше. Догадливый Соколов умел по «велению» мастера так водить бригаду, что она часто шествовала мимо капониров, а на обед останавливалась неподалеку от свалки разбитых самолетов у разбитого ангара.
Володя ловко проторил сюда тропинку. Кирпичи на пешеходных дорожках по аэродрому были побиты, выщерблены.
— Герр мастер, надо бы починить дорожки. А то и некрасиво, и запнуться на них можно.
Прорабу Володина «старательность» пришлась по душе, он похвалил его, но сослался на нехватку кирпича.
— А вон от ангара остались. Все равно там они не нужны.
И стало у бригады постоянное место, куда привозили ей «зупу». В отдельной посуде был и обед для вахмана. И если пленные проглатывали бурду холодной, то первое и второе блюда для вахмана подогревали. Это опять была «инициатива» Соколова. За полчаса до перерыва помощник капо посылал кого-нибудь, чаще всего Девятаева, набрать дровишек для костра, надергать из стога за ангаром сухого сена или наломать там же камыша и устроить подстилку, на которую вахман присядет покушать.
После обеда тот же Девятаев снова бежал к водопроводному крану за ангаром помыть кастрюлю, миску, чашку вахмана.
А за ангаром была свалка покореженных самолетов.
Набрав дровишек, которых на свалке было вдосталь, или поставив кастрюлю вахмана под водопроводную струю, русский летчик успевал залезть в кабину сбитого «хейнкеля», потрогать рычажки и штурвальчики, отодрать с приборной доски одну-две пояснительных пластинки и упрятать их за пазухой. Вахман в это время блаженно покуривал сигарету.
По вечерам Володя переводил надписи.
…Деревянными лопатами трое разравнивали, долбанками утаптывали снег на гребне. Внизу, в чаше капонира, совсем рядом, словно на блюдце, покоился дюралевый «хейнкель».
Пилот поднялся в кабину, что-то крикнул механикам. Те подкатили тележку с черным ящиком. От него подали летчику кабель.
«Аккумуляторная тележка», — догадался Девятаев и, забыв о лопате, уставился взглядом на кабину.
Механики сняли чехлы с винтов и моторов. Летчик оглянулся и увидел пленного, хлюпкого зеваку с выпученными глазами. Видимо, подумал: «Ну, любуйся, дуралей», — и открыл фонарь.
Михаил, опасаясь, что вахман может понять, отчего пленный перестал разгребать снег, затоптался на одном месте, будто утрамбовывая его. А глаз от кабины не отрывал.
Рука летчика коснулась кнопки на приборной доске.
«Стартер», — отметил про себя летчик с деревянной лопатой.
Левый винт неторопливо, как бы нехотя, провернулся, забегал быстрее. Фыркнув раза три-четыре, ровно забасил мотор.
Немец еще раз оглянулся на русского «ротозея», и с нарочитой небрежностью запустил второй двигатель.
Левой рукой перевел сектор газа одного мотора, второго, и они загрохотали ровно, не
Когда Девятаеву торопливо и скрытно удавалось забираться в кабины разбитых самолетов, там он уяснял последовательность, с какой нужно нажимать на кнопки и рычажки. Он проделывал это, условно запуская моторы. Теперь воочию увидел, как все делается. Немецкий летчик преподнес ему неоценимый практический урок.
За него можно бы сказать спасибо…
А немцу, видать, захотелось порисоваться еще.
Он выключил моторы. И, должно, догадываясь, что на его чудодействия со страхом и изумлением, ничего не понимая, ошалело смотрит какой-то русский Иван, вновь завел их. Но главный щелчок из цикла сделал озорно, иначе. Откинувшись на сиденье, он небрежно поднял ногу и носком сапога легко утопил кнопку стартера. Оглянулся и удовлетворенно заржал: «Понял, ворона, какой я молодец!»
Еще бы не понять!
Если бы только знал фашистский летчик, перед кем он демонстрировал свое мастерство!
КОМЕНДАНТСКИЙ «СПЕКТАКЛЬ»
Товарищи по бригаде в тот день заметили: Михаила будто подменили, будто в нем заиграла невесть откуда взявшаяся сила.
— Ты словно уже паришь в небесах, — заметил Соколов.
— Теперь, Володя, порядок. Этот Ганс или Фриц сам показал мне, что нужно делать в кабине. Я готов.
— Значит, дело за бригадой, — понял тот.
Пока в их аэродромную команду по утрам на формировке втискивалось человек пять из «переменного состава». Они ни о чем не догадывались. И тайну перед ними никто не раскрывал.
— Возьмем Лупова, — назвал Девятаев.
Под Сталинградом капитан Михаил Лупов командовал группой разведчиков. Ходили по тылам, то дерзким налетом, то неслышно добывали для своего командования нужные сведения. Но в рукопашной схватке за линией фронта угодили капитану штыком в живот. Лупов, поправившись, бежал из плена к партизанам. Вновь — разведка. Попался в гестаповскую ловушку. В Заксенхаузене ждал очереди в крематорий, да вот по случайности попал сюда, на балтийский остров.
Девятаев намекнул Лупову про самолет. У капитана посветлели глаза.
Но через два дня…
Через два дня на Узедоме произошел «беспорядок».
Во время утренней поверки на аппельплаце не хватило одного русского из барака, в котором жил Девятаев. Пленных распускали, вновь строили, опять пересчитывали.
Одного не хватало…
В бараке охранники переворошили все, казалось, до последней соринки. Немцы рыскали по всему острову, прочесывали леса, ковырялись в выгребных ямах, в развалинах ангаров, обшарили все, что можно было обшарить.
Хозяева понимали, что с острова ему не убежать. Эсэсовская служба верно и наделаю оберегала владения фон Брауна, защиту которого от диверсий и предательства взял на себя сам рейхсфюрер СС.