Соучастие
Шрифт:
— Что случилось?
Матвеев ссутулился и замер. От этого он казался еще ниже, чем был на самом деле.
— Дней десять назад, а если точно — двадцать второго февраля, заявился к нам мужчина. — Матвеев вытянул шею и оглянулся на дверь, словно опасаясь, что его рассказ станет достоянием других.
Арсентьев сдержал улыбку.
— «Здравствуйте, — говорит, — граждане». Хоть и одет прилично, а я сразу понял: из колонии. Сказал — от сына нашего. Жена, конечно, за стол приглашать стала. Только не сел — сказал, что за билетами на поезд торопится. Я понял из его слов, что вроде бы в
Арсентьев кивками подтверждал, что слушает внимательно.
— Конечно, стриженый явился. На этот раз поужинал с нами. — Голос у Матвеева слегка дрожал. — Выложили мы наши покупки. Стриженый посмотрел на них и говорит: «Правильно! Все лучшее теперь — детям. Но неплохо было бы копченой колбасы и денег послать». А где ее достанешь? Посоветовался я с хозяйкой, и из того, что есть, решили дослать сто рублей. Взял он их, конечно, только вроде бы нехотя, как одолжение сделал, посмотрел на нас осуждающе. Я еще спросил: «Разве мало денег дали?» Он ответил, что это ему безразлично. Чем меньше, тем легче передать. Но добавил: «На эти деньги Юрка в ларьке ничего дельного не купит. Ларек — не гастроном. Ему для поправки здоровья через людей продукты доставать придется и лекарства тоже». Насчет лекарства я засомневался. Я летом ездил к Юрке в колонию. Интересовался. Там в санчасти все необходимое есть. Сказал об этом стриженому. Он запросто так ответил: «Без хороших таблеток Юрку быстро скрутит. Ему нужно особое лекарство». Жена, конечно, в слезы. — Матвеев достал из кармана блокнот, выудил из него аккуратно сложенную бумажку и протянул ее Арсентьеву. — Интеркордин называется.
— Это стриженый написал?
— Нет, я, — Матвеев помолчал и тихо добавил: — Пристыдил он нас, и получилось вроде, мы на сына больного денег жалеем. Жена плачет. Вторую сотню достала. А он настырный такой: давай, мать, еще полсотни, я ему теплое куплю от ревматизма. — Теперь-то я понимаю — он просто деньги выманивал.
Матвеев рассказывал так темпераментно, что и без его быстрых и широких жестов было ясно, что и как происходило во время прихода стриженого.
— Ну и что, дали?
— Предложили взять кальсоны шерстяные и свитер теплый. Только отказался. Сказал, что старые. Забрал полсотни и пообещал купить белье сыну. Должно быть, мы сошли с ума в тот вечер. Ахнуть не успели, как окрутил он нас. Прямо наваждение какое-то нашло. Еще упрашивали его деньги взять. Но вечером у меня сомнения появились. На следующий день я сыну телеграмму отбил о деньгах и о стриженом. Позавчера ответ получил. Пишет, что здоров он и никого не просил к нам заходить. Вот тут и понял я, что маху дал.
— Вы бы сразу к нам…
— Тогда были сомнения. Теперь вот доказательства…
— Вы же десять дней упустили…
— Выходит,
— Похоже, обманул ваше доверие стриженый, — сдержанно сказал Арсентьев. — Сколько он пробыл у вас?
— В общей сложности часа полтора.
— Кто его видел?
Матвеев прищурил глаза, словно припоминая что-то.
— Никто. Мы были одни.
— Как он назвал себя?
— Никак, хоть я и спрашивал. Сказал, что береженого Бог бережет. А он рискует…
— Какие его приметы? Говорите! Это очень важно.
— Это я могу! Запомнил хорошо, — переводя дыхание, проговорил Матвеев. — Худой, долговязый, руки длинные, жилистые. А вот здесь у него шрам, — он ткнул пальцем чуть выше брови. — Сантиметра два, никак не меньше. В общем, бандитская рожа.
Поняв, что сказал все, что требовалось, Матвеев деловито обратился к Арсентьеву:
— У меня к вам просьба, товарищ начальник. Разыщите этого проходимца, помогите вернуть деньги. Они для сына предназначены…
— Постараемся!
— Только не рассказывайте стриженому о моем заявлении, когда поймаете. Наслушались мы насчет преступников. Говорят, они мстят потом. — Матвеев побледнел. Он так разволновался, что даже на какое-то время закрыл глаза.
Арсентьев готов был вспылить.
— Частным розыском мы не занимаемся, — сказал он сдержанно. — И не пугайте себя слухами. Вы взрослый человек. Таких случаев с потерпевшими не бывает.
Матвеев неуверенно взглянул на него.
— А с сыном ничего не случится?
— С ним ничего не случится, — успокоил Арсентьев.
— Спасибо! Очень обязан… — В глазах вновь светилась потухшая было бойкость.
— Ответьте на один вопрос. Когда сговаривались со стриженым, вы понимали, что действовали в обход правил?.. Что тоже хитрили?
Матвеев простодушно улыбнулся и уставился глазами-бусинками на угол стола. Он долго молчал. Наконец смущенно проговорил:
— Стриженый на родительских чувствах сыграл. — Он часто заморгал глазами, пробормотал что-то невнятное и, передернув плечами, приподнялся со стула.
Арсентьев проводил его в кабинет к Таранцу.
— Примите от потерпевшего заявление, — распорядился он. — Потом получите указания.
Возвращаясь, Арсентьев отметил, что у его кабинета стояло четверо. Он почувствовал чей-то пристальный взгляд и повернулся. К нему навстречу сделал едва заметный шаг представительного вида мужчина.
— Здравствуйте, Николай Иванович. — Мягкий баритон прозвучал сдержанно. От ратинового пальто мужчины слегка пахло нафталином и какой-то травой.
Арсентьев узнал в нем врача-гинеколога Усача.
— Здравствуйте, Александр Михайлович, проходите. — Арсентьев посторонился, пропуская его вперед.
Усач смущенно посмотрел на ожидавших своей очереди людей и, слегка поколебавшись, нерешительно шагнул в кабинет.
— Давно мы не виделись, Александр Михайлович. Года полтора, наверное? — попытался уточнить Арсентьев.