Соучастие

Чванов Владимир Ф.

— Все это, несомненно, интересно, — сказал он. — Но давайте для пользы дела начнем все с самого начала. Прошу, не упускайте мелочей. Они для нас важны.

Будто оправдываясь за свой путаный рассказ, Лисовский сдержанно улыбнулся.

— Понимаю! Но и вы поймите. В такой ситуации я не бывал, — продолжал уже спокойнее. — Домой я приехал в начале третьего. Прямо с репетиции. Заехал за лекцией по искусствоведению. В половине четвертого я должен читать ее в театральном училище. За время гастролей по Сибири за мной остался должок, и я обязан был наверстать часы… Дверь, как всегда, открыл двумя поворотами ключей. Вошел в столовую, положил

материал в папку, выпил полстакана виноградного сока. Затем позвонил в училище, сказал, что выезжаю. Тут я и услышал шаги в коридоре. В дверях комнаты стоял мужчина, вашего возраста. Лет тридцати. Не ошибся? — он мягко улыбнулся.

— Слегка. А его возраст нам очень важен.

— Ему, думаю, около тридцати. Красив, строен… Отрекомендовался из ОБХСС. Раскрыл красную книжечку и протянул прямо к глазам. Прочитать текст я не успел. Он быстро положил ее в боковой карман пиджака. Я еще пошутил тогда: «Вам с такой фигурой в олимпийской команде быть». Он шутки не понял. Выразил неудовольствие: надо входную дверь закрывать, между прочим. Вроде как замечание сделал. Я был удивлен и сказал, что дверь закрыл. Потом он потребовал паспорт. Посмотрел внимательно и положил в тот же боковой карман. Я спросил: «В чем дело?» А он ответил снисходительно: «На допросе разберемся!» До сих пор не возьму в толк. Знаете, есть вещи, которые не объяснишь словами, — сказал Лисовский, словно оправдываясь.

Арсентьев вздохнул:

— Занятная история. Жаль, что не прочли фамилию. Не вы же к нему в дом пришли…

— Я не успел. Он сбил меня вопросом: «Где ваш приятель, с которым вы вошли в подъезд?» А я действительно шел с соседом по дому. И объяснил ему это. А он в ответ: «Вы говорите неправду. С вами шел Фомин, у которого скупаете антикварные вещи». Только теперь я понял, что тогда на меня обрушилась психологическая атака. И я поддался. Знаете почему? Я с полмесяца назад купил у знакомого букиниста Фомина одну антикварную вещицу.

— Какую?

— Нефритовую камею.

Арсентьев сделал короткую запись.

— Продолжайте, пожалуйста.

Лисовский вежливо кивнул.

— Я сказал, что в подъезд вошел не с Фоминым, что это какая-то ошибка. Он ответил: «Эс, БХСС». Я не понял его и спросил, что это означает? «ОБХСС никогда не ошибается», — ответил он и поинтересовался, сколько у меня денег. Я вытащил бумажник. В нем было рублей пятнадцать. «Я не об этих деньгах, я о тех, что у вас дома», — он вел себя абсолютно уверенно. Сказал, что будет вынужден делать обыск. Моя воля была парализована. Я окончательно растерялся, когда услышал об обыске. Представляете мое состояние? Понятые, соседи, разговоры на работе, объяснения… В эти минуты в голове был настоящий хаос. Я достал из секретера тысячу двести рублей, отложенные на стереофонический магнитофон. Он взял их, не считая. Все происходило стремительно. Потом сказал, что сходит за Фоминым и сразу же вернется для оформления протокола о добровольной выдаче денег и нефритовой камеи. И, понимаете, я не удивился. Скажу честно, не удивился, потому что из его слов понял, что ему известны какие-то детали из моей личной жизни. Например, о той же камее. Я ждал его около часа. Он не вернулся. Скрывать не буду, за это время я перенервничал основательно. Хотя знал точно, что камея досталась Фомину от прабабушки. Вечером жена обнаружила пропажу столового серебра, облигаций, шубы… Каков преступник-то, а?

— Почему не заявили сразу? — в голосе Арсентьева прозвучал упрек.

Лисовский

смотрел смущенно.

— Конечно, нужно было, — сказал так, будто только сейчас понял всю важность допущенной им ошибки. Он опустил глаза, словно для того, чтобы взглянуть на свои надраенные ботинки. — Наверное, и в пятьдесят с лишним лет человек допускает ошибки. Но оцените мою выдержку, когда я один на один…

— Оцените ее сами в исковом заявлении.

Лисовский в смущении покусал губы.

Начались уточняющие вопросы.

А р с е н т ь е в: Вы заперли дверь квартиры на два замка?

Л и с о в с к и й: Да. И каждый на два оборота.

А р с е н т ь е в: В квартире вы обнаружили беспорядок?

Л и с о в с к и й: Нет! Я этого не заметил…

А р с е н т ь е в: Вы были в обеих комнатах?

Л и с о в с к и й: Я был в столовой и на кухне. В спальню не заходил.

А р с е н т ь е в: Откуда пропали вещи и ценности?

Л и с о в с к и й: Основная их часть была в спальне.

А р с е н т ь е в: Дверь в спальню была распахнута или прикрыта?

Л и с о в с к и й: По-моему, прикрыта.

А р с е н т ь е в: Когда вы были в столовой, не слышали ли звука замка входной двери?

Л и с о в с к и й: Нет… Хотя был какой-то щелчок. Возможно, это выключился холодильник.

Арсентьев удовлетворенно кивнул и сделал очередную запись в своем блокноте.

А р с е н т ь е в: Не связываете ли вы случившееся с покупкой камеи?

Л и с о в с к и й: Нет. Ее стоимость невысока.

А р с е н т ь е в: Не раздавались ли в последние дни странные телефонные звонки?

Л и с о в с к и й: Звонки были. Спрашивали контору, магазин, незнакомых людей. Но это обычно. Видимо, путают номера.

А р с е н т ь е в: Вы можете назвать приметы преступника?

Л и с о в с к и й: К тому, что я сказал, могу добавить следующее: волосы темные, короткие, глаза черные. Над бровью горизонтальный шрам. Одет в коричневую спортивную куртку, сиреневую рубашку.

А р с е н т ь е в: Могли бы его опознать?

Л и с о в с к и й: Не только опознать, но и по памяти нарисовать его портрет… Да, еще одна деталь. У него на левой кисти татуировка. Слово ТУЗ. Наверное, это начальные буквы его фамилии, имени, отчества. Думаю, это поможет.

Арсентьев сделал пометку в блокноте.

— И все же странно… Трудно понять…

— Что?

— Почему вы до сих пор не заявили? Вы же заинтересованы в своих вещах! Как-то не сходятся концы с концами. Вы затрудняете нашу работу…

Лисовский никак не среагировал. Арсентьев, не получив ответа, задал вопрос вновь. Было видно, что его настойчивость поставила Лисовского в трудное положение. Он встал, подошел к серванту, за стеклом которого сверкал хрусталь. Нервно сжал ладони. Повернувшись к Арсентьеву, проговорил уклончиво, неохотно, подчеркнуто сдержанным тоном:

— Поймите, неловко расписываться в своей глупости, в мужской несообразительности. Я и сейчас чувствую себя дурак дураком… — Он конфузливо рассмеялся и… замолчал. Случайно или преднамеренно Лисовский к сказанному не счел нужным прибавить ни одного слова?

Молчал до тех пор, пока Арсентьев не сказал:

— Извините за настойчивость, но мой вопрос рабочий, профессиональный. Уж очень нелепо, нелогично… Так легко относиться к своим весьма ценным вещам?

На какое-то время в комнате наступила тишина. Арсентьев все больше склонялся к тому, что потерпевший ведет себя не слишком откровенно.