Соучастница
Шрифт:
– Я понимаю, вам это неприятно. Но закон есть закон.
– Закон есть закон, – проворчал Филипп. – Разве выводов дорожной полиции недостаточно?
– Надо полагать, что нет!
Филипп подошел к окну. Сквозь запотевшие стекла улица виделась ему как в тумане: может быть, еще шел дождь, может – нет. Притворившись, что разглядывает сад, он зажмурил глаза и сосредоточился.
Каковым, в сущности, было его положение? Вдовец, потерявший жену в результате несчастного случая, приготовившийся похоронить ее
Филипп подскочил, и его, хотя и запоздалая, реакция, похоже, привела в восторг инспектора, который охотно подал реплику:
– Знаете ли вы, что в точности произошло на дороге между Омбревилье и Муленом?
– Это очевидно: моя жена сбилась с пути… На повороте в глинистой грязи машину занесло… Что, кстати, подтверждает и протокол, составленный на месте происшествия.
– Не подтверждает, а предполагает, – поправил Шабёй. – А это не одно и то же. Ночь, лес, пустынная дорога… Вы можете быть уверены, что на мадам Сериньян не напали?
– О Боже! Но зачем? И кто? У нее ничего не украли, все украшения остались на ней… Мне их вернули.
– Ограбление не обязательно должно быть мотивом убийства.
– Это немыслимо! Вы что же, полагаете, моя жена явилась жертвой…
Филипп попал в ритм. Он продолжил именно с тем сдержанным возмущением, какое требовалось.
– Жертвой… нападения маньяка?
– Не исключено, что ее смерть была кому-то выгодна, месье Сериньян.
Полицейский вновь хитровато сощурил глаза, чем, вероятно, хотел показать, что он – стреляный воробей, затем внезапно выпалил вопрос, который уже давно вертелся у него на языке:
– Страховка на случай смерти имеется?
– А как же! – Филипп не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над ним. – На пятьдесят тысяч франков… пять миллионов старых.
– Значит, смерть мадам Сериньян приносит вам пять миллионов!
Достаточно было увидеть Шабёя, его возбужденные глаза, тот быстрый жест, каким он направил мундштук трубки прямо в грудь своему собеседнику, чтобы понять его ликование.
Невозмутимо, словно не уловив намека, Филипп «окатил» его заранее приготовленным ушатом холодной воды.
– Вы ошибаетесь. Это я застраховал свою жизнь в пользу моей жены… Теперь, естественно, в страховке отпала всякая необходимость.
Вид раздосадованной физиономии Шабёя доставил ему немалое удовольствие.
– А о чем подумали вы? – спросил он простодушно. Телефонный звонок едва не оборвал его на полуслове.
– Вы позволите?
Сняв трубку, он тотчас узнал голос Робера: «Алло, старина. Собирался к тебе заехать, но тут на фабрике скопилось столько дел».
С присущей ему бесцеремонностью инспектор попытался вырвать трубку у Филиппа из рук.
«Прости… Я перезвоню…» – раздалось в трубке.
Филипп
– Кто это был? – спокойно поинтересовался тот.
– Господин инспектор, вас это не касается. – Кипя гневом, Филипп смотрел ему прямо в глаза. – Я терпеливо сношу все ваши дерзости, месье, не обижаюсь на ваши оскорбительные инсинуации, мирюсь, наконец, с вашей бесцеремонностью… Но всему есть предел. Вы выходите за границы приличия!
Шабёй побледнел.
– Если вы это воспринимаете таким образом… Он взял пальто и направился к выходу.
– Когда потребуется, я вас вызову.
Уязвив самолюбие инспектора, Филипп сделал его своим врагом. Мог ли он дать ему уйти, не ликвидировав подозрения, которые у того, вероятно, появились?
Когда полицейский уже собирался пересечь порог комнаты, он бросил:
– Вы бы не сомневались, что это несчастный случай, если бы видели место происшествия… да еще в семь часов вечера!
Полицейский резко обернулся.
– Откуда вам известно время аварии?
Он проглотил наживку с жадностью барракуды.
– Или, быть может, это меня тоже не касается? – спросил он агрессивно-ехидным тоном.
Случай был слишком благоприятным для коррекции линии поведения, и Филипп, не колеблясь, принес повинную:
– Только что я вспылил, слова опередили мои мысли. Прошу простить меня за это. Мои нервы на пределе.
Не без удовлетворения наблюдая за снимающим пальто инспектором, он неожиданно очень доверительным тоном произнес:
– Что именно вы хотели бы узнать?
Довольный в глубине души, что ему удалось сохранить престиж, Шабёй смягчился:
– Так ведь… я уже сказал: откуда вам известно время аварии?
– Все очень просто! Я знал, что жена собирается заглянуть к парикмахеру. Вечером, в Мулене, когда я начал беспокоиться, я туда позвонил. Хозяин уверил меня, что она в пять уехала. До Мулена ехать часа два, максимум два с половиной.
– При условии, что мадам Сериньян отправилась туда немедленно.
– Она знала, что ее ждут. Она и так уже опаздывала. Я думаю, не потому ли она ехала быстрее, чем обычно. А было уже темно. Она не любила ездить в темноте.
Филипп замолчал, повернулся к окну и протер стекло тыльной частью руки. Дождь перестал, однако небо оставалось затянутым темными, низкими облаками.
Тишину нарушил голос Шабёя.
– Адрес салона причесок?
Номер дома Филипп не знал, но назвал вывеску «У Люсьена», и улицу, одну из главных артерий предместья Бур-ля-Рен.
– Естественно, – вновь заговорил Шабёй, записывая добытую информацию в блокнот, – вы не видели мадам Сериньян после того, как она покинула салон?
Это было даже слишком хорошо! Рыба не только клюнула, но и сама себя подсекла.