Сова
Шрифт:
– А твой нынешний?
– Макс? У него из хороших манер только «спасибо» после минета, и то через раз. А вообще, он мне нравится, да и денег на меня не жалеет. Не жалел. Сейчас у него небольшие трудности, которые через пару месяцев должны разрешиться.
– Марин, давай ты не будешь снова вестись на эту чушь. Напомнить, как один из кавалеров вытянул из тебя полмиллиона в прошлом году?
– Он не такой. Кстати, – тычет в меня ложкой, – он закрыл мою ипотеку.
– Да ладно? – И это значительный прогресс в череде однотипных кавалеров подруги, оставляющих после себя
– Да. Восемь миллионов отдал. И путёвку за границу купил.
– Поздравляю, – мямлю, не веря, что мужчина, который в жизни Марины вряд ли задержится надолго, пожертвовал такой суммой. – А Артём две тысячи алиментов платит. И то напоминать приходится. Кстати, он заявил, что нет ребёнка – нет алиментов.
– Вот сволочь! Но доказательств, что Фиска мертва, нет! Прости, – кладёт ладонь поверх моей. – Ты поняла, что я хотела сказать. Я до сих пор виню себя, Юль. Не оказала сопротивление, не кричала достаточно громко, не…
– Марин, ты не виновата. Ты просто забрала Анфису из садика, потому что я была на работе, а няня внезапно заболела. Ещё и травму получила, а потом две недели провела в больнице. Кто знает, что сделала бы я? А, может, ничего бы не сделала. Реакцию на подобное невозможно предсказать, да и что сделает женщина против нескольких крепких мужчин?
– Новости есть?
Выйдя из ресторана, рука потянулась к телефону, но, во-первых, уже не время для рабочих звонков, а во-вторых, я настолько достала Семёна Андреевича, что скоро окажусь в чёрном списке.
– Звонила на прошлой неделе – не было. Знаю, что меня оповестят, если будет хоть что-то. А если не будет вообще? Неизвестность уничтожает, а от предположений тошно. Детектив, которого наняли с другими мамами, не обрадовал. Сказал то же, что и полиция.
– То есть, они свою работу сделали на совесть?
– Получается так. Но от этого не легче.
И я-то винила сотрудников в медлительности и нежелании работать, но по факту, они ответственно подошли к нашему вопросу. Вот только это ничего не дало.
– Съешь тортик, – подвигает ко мне тарелку.
– Не хочу, – подпираю ладонью подборок, отмечая, что подруга лопает уже третий кусок, и делает это с таким удовольствием, что отчасти завидую.
– Юль, необходимо нормально питаться, понимаешь? Таешь на глазах, скоро будешь просвечиваться. Требуются силы, чтобы Фиску искать. Больная и слабая, ты ей не нужна.
– Я прихожу к выводу, что вообще никому не нужна, – отмахиваюсь, всё же отломив кусочек торта. – Артём делает вид, что ничего не произошло, словно и не было у нас дочки. Через каждое слово: «Светочка сказала… Светочка тебе советует… Светочка считает, что ты действуешь неверно». Поражаюсь степени зависимости от Светочкиного мнения. Первый месяц ещё как-то принимал участие и вроде переживал, а потом перестал отвечать на звонки. Знакомые сторонятся, и я пока не поняла, по какой причине: на жизнь не сетую, денег не прошу, помощи не требую.
– А они заранее, – прыскает Маринка, закатив глаза, – вдруг начнёшь сетовать и просить?
– Только ты интересуешься и переживаешь.
– Юль, у меня детей
Минута тишины и понимания, «если бы» – абстрактная форма сожаления, имеющая множество вариаций в зависимости от воображения. Увы, невозможно вернуться в прошлое и поступить иначе, сделав верный шаг. Да и вряд ли это возможно, при условии, что ты не имеешь влияния на ситуацию.
– Закрыли тему, – обрываю Марину. – Всё случилось. Можно долго причитать, вот только слова ничего не изменят. Ты на меня посмотрела, и если не против, я отдохнуть хочу перед напряжённым днём.
– Поняла – не дура, – подмигивает, и, закинув напоследок кусочек торта в рот, устремляется к двери. – Позвони послезавтра. Может, сходим куда, развеемся.
– Я подумаю.
Закрыв за подругой дверь, плетусь в ванную, включаю воду и, приглушив свет, опускаюсь в горячую жидкость, чтобы тело позволило себе расслабиться. Взгляд упирается в набор резиновых млекопитающих, с которыми любит купаться дочка: яркие пищалки, издающие разные звуки.
Ещё раз прокручиваю в памяти тот день, когда похитили Анфису: звонок от Марины, её истерика, странные вопросы полицейских, непонимание, что делать. Мне казалось, я один на один со своей бедой, но выяснилось, что таких, как я, десять. Точнее, девять, потому как первой мамаше было откровенно плевать на судьбу своего ребёнка. И на момент похищения Анфисы, они уже что-то делали: посылали запросы, обращались в СМИ, но результата не было. И сейчас нет. Надежда на детектива рухнула, а что можно ещё сделать, не представляю. Мы даже не понимаем, в каком направлении искать, и имеется ли оно – направление. А если искать уже некого?
Решено: завтра позвоню Грекову. И пусть мужчина меня пошлёт, да и новостей не будет, мне это необходимо. Словно его голос – тонкая ниточка к дочке, и как только она оборвётся, больше ничего не останется. Я ведь видела, что он занимается нашим делом с энтузиазмом, не отмахиваясь от «переживающих родителей» и периодических групповых набегов в отдел, где он снова и снова поясняет «мы делаем всё возможное, но пока нет новых данных».
Утром еле сползаю с кровати, осознав, что невероятно устала. Но, может, это к лучшему: нет времени ворочать тяжёлые мысли. Да ни на что нет времени. Вот и сейчас быстро одеваюсь, и спускаюсь во двор, чтобы оказаться в машине и отправиться на работу.
Ресторан встречает тишиной, вполне обычной, пока двери не открылись для посетителей. Но уже через пару часов жизнь кипит, официанты шныряют на кухню, озвучивая заказы и забирая готовые блюда, я контролирую готовку, снова и снова возвращаясь к зудящей мысли, – позвонить Семёну Андреевичу.
Порываюсь устроить себе перерыв, чтобы набрать номер, но меня окликает сначала администратор, чтобы решить вопрос со сменами, а затем моё присутствие требуется на кухне. Незаметно наступает вечер, и, как следствие, понимание – время звонков вышло. Но завтра у меня выходной, а, значит, ничто мне не помешает набрать заученный номер, чтобы услышать знакомые дежурные фразы.