Совенок. Путь к трону. Пятая часть
Шрифт:
— Прости, — Цыбаки поднялся, осторожно ощупал ногу, покрутил стопой, — о камень запнулся. Я в сумерках плохо вижу.
— Почему раньше не сказал? — рыкнул раздраженно Аль.
Такиец виновато развел руками.
— Ладно, — отмахнулся Аль. По краю прошли. А то пришлось бы возвращаться и заново наполнять носилки. Обидно, что не увидел, кто в кустах прятался. С другой стороны, как бы он к ним без щита безмолвного подобрался?
— Я пойду первым, — Аль обошел носилки, обернулся к Цыбаки, предупредил: — Под ноги лучше смотри.
—
Следующие десять минут они шли молча. Удушливая вонь настраивала на мрачный лад, не спасал даже пламенеющий — к морозу — закат над горами и первые проклюнувшиеся звезды на небе.
— Слушай, брат.
Аль чуть сам не растянулся от такого обращения и мысленно пожелал такийцу заткнуться.
— А цветы здесь достать можно?
Шестого накрыло странным чувством. Вечер. Парк вокруг цепенел от подступающего ночного мороза. Руки стыли даже в толстых перчатках. От вони слезились глаза, комок застрял в горле, мешая глотать. Он бы понял, если бы такиец спросил о выпивке, дабы смыть вкус отработки. Но цветы?!
— Тебе какие? Курить? — попытался пошутить Аль.
Сзади фыркнули.
— Те, что курить, у вас не достать, — самоуверенно заявил Цыбаки и пояснил: — Мы их не продаем, самим мало.
Занятно, — подумал Аль. Надо бы уточнить у Третьего, что за хитрые цветы курят на Такии, да еще и ни с кем не делятся.
— Мне те, что женщинам нравятся. Я в оранжерею заглядывал, но там хилые какие-то. Да и погнали меня оттуда быстро.
Аль развеселился.
— Ты еще легко отделался. Вот если бы сорвал эти хилые цветочки, три дня ходил бы и чесался.
— С чего это? — изумился Цыбаки. — Ядовитые?
— Нет, ценные. И наказание за порчу — воспитательная почесуха. Очень неприятная вещь.
Цыбаки потрясенно замолчал.
— Но в городе же цветы продают? — выдал он минуты через три очередную идею. — Обычные? Без почесухи?
— Тебя не пустят.
— Знаю, — с досадой протянул такиец и попросил проникновенно: — Но ты ведь поможешь, брат? Ветром клянусь, в сторону твоей женщины я даже смотреть не буду.
Аль закатил глаза. Вот умеют такийцы, что и говорить, в душу влезть своим дружелюбием. Не зря Второй к ним сбежал. Такому «брату» отказать… Непросто.
— Цветы тебе зачем? — уточнил.
— Отплатить хочу, — не стал скрывать Цыбаки, — она мне короткую дорогу показала, чтобы я не опоздал на тренировку. Со мной прошлась, хоть ей в другую сторону надо было. Сама на занятие опоздала, так что я в долгу. Цветочки — это же не запрещено?
Звучало правдоподобно, но уточнить у дежурных, может, заметили чего, стоило. Верить на слово Цыбаки Аль не собирался. А что касается его просьбы… Цветы не входили в список запрещенных предметов, а вот общение с противоположным полом… С другой стороны, как огонь не стереги…
— Я подумаю, — пообещал Аль.
— Спасибо, брат! — обрадованно заколыхались носилки, и Аль предупреждающе зашипел.
—
— Принесли. Точнее оставили.
— И кто? — глаза декана потемнели, на лице проступило что-то хищное, и Дальяра на всякий случай отступила.
— Он не представился. А в записке…
Кайлес требовательно вытянул руку, и Дальяра, не став возражать, отдала записку мужу. В голове промелькнул ворох мыслей от «неудачная шутка» до «а вдруг что-то опасное». На память пришло нападение на факультет, убийство кролика, и Дальяре стало страшно.
Муж хмыкнул, дернул уголком губ. Прочитал вслух:
— Лучшей преподавательнице Асмаса.
Почесал подбородок. Задумался.
— Занятно, — выдал он, наконец, убирая записку в карман. Посмотрел неприязненно на цветы, но Дальяра протестующе прижала букет к груди.
— Ладно, я разберусь, — пообещал Кайлес, выходя из комнаты.
Парой часов спустя. Третий тэорат.
— Что значит, ты ничего не будешь делать? — Кайлес сорвался-таки на крик. — Моей жене какой-то урод дарит цветы, а ты считаешь это нормальным?!
Харт удивленно вздернул брови и по-новому посмотрел на кузена. Кайлеса он видел разным: влюбленным, дурачащимся, растерянным, увлеченным, но вот ревнующим… Впервые.
— С чего ты взял, что мне это интересно? — холодно уточнил он.
Кайлес нахмурился, засопел. В некоторых вопросах кузен оставался самим собой — обожающим решать проблемы чужими руками.
— Разве не ты просил незамедлительно докладывать обо всех странностях на факультете? — раздраженно вопросил Кайлес.
Харт выдержал паузу, рассматривая кузена, точно редкое насекомое.
— Цветы твоей жене в них не входят, — с ледяной любезностью уточнил он. Пожал плечами, добавив: — Дальяра красивая женщина. Ничего удивительного, что кто-то из курсантов решил поухаживать за ней. Маленький совет — не забывай про цветы сам, раз про них не забывает кто-то еще.
Кайлес стиснул зубы, дернул щекой и молча вылетел из кабинета, вложив в громыхнувшую дверь силу душивших его эмоций. Через пару мгновений отъехала потайная стена, и в комнату вошел Четвертый. Он подошел к столу, подцепил брошенную записку, прочитал, качнул головой.
— Кайлес прав, это наглость, — пробормотал.
— Не наглость, а разведка, — нравоучительно заметил Харт, добавляя: — Они прощупывают почву. Отец был прав, когда предположил, что наши гости захотят сманить преподавателей. Это проще и быстрее, чем растить собственные кадры. И начали, ожидаемо, с женщин. За эти дни цветы получили вдовы и Дальяра. Мы пока не вмешиваемся, наблюдаем. Все-таки союзники. Запрещать подобное будет, э-м-м, несколько грубо. Так что пусть подбирают ключики, до похищения, уверен, дело не дойдет. Кстати, догадайся, кто был поставщиком одного из букетов?