Совенок. Путь к трону. Пятая часть

Боброва Екатерина Александровна

— Прости, — Цыбаки поднялся, осторожно ощупал ногу, покрутил стопой, — о камень запнулся. Я в сумерках плохо вижу.

— Почему раньше не сказал? — рыкнул раздраженно Аль.

Такиец виновато развел руками.

— Ладно, — отмахнулся Аль. По краю прошли. А то пришлось бы возвращаться и заново наполнять носилки. Обидно, что не увидел, кто в кустах прятался. С другой стороны, как бы он к ним без щита безмолвного подобрался?

— Я пойду первым, — Аль обошел носилки, обернулся к Цыбаки, предупредил: — Под ноги лучше смотри.

—

Смотрю, смотрю, — клятвенно заверил тот.

Следующие десять минут они шли молча. Удушливая вонь настраивала на мрачный лад, не спасал даже пламенеющий — к морозу — закат над горами и первые проклюнувшиеся звезды на небе.

— Слушай, брат.

Аль чуть сам не растянулся от такого обращения и мысленно пожелал такийцу заткнуться.

— А цветы здесь достать можно?

Шестого накрыло странным чувством. Вечер. Парк вокруг цепенел от подступающего ночного мороза. Руки стыли даже в толстых перчатках. От вони слезились глаза, комок застрял в горле, мешая глотать. Он бы понял, если бы такиец спросил о выпивке, дабы смыть вкус отработки. Но цветы?!

— Тебе какие? Курить? — попытался пошутить Аль.

Сзади фыркнули.

— Те, что курить, у вас не достать, — самоуверенно заявил Цыбаки и пояснил: — Мы их не продаем, самим мало.

Занятно, — подумал Аль. Надо бы уточнить у Третьего, что за хитрые цветы курят на Такии, да еще и ни с кем не делятся.

— Мне те, что женщинам нравятся. Я в оранжерею заглядывал, но там хилые какие-то. Да и погнали меня оттуда быстро.

Аль развеселился.

— Ты еще легко отделался. Вот если бы сорвал эти хилые цветочки, три дня ходил бы и чесался.

— С чего это? — изумился Цыбаки. — Ядовитые?

— Нет, ценные. И наказание за порчу — воспитательная почесуха. Очень неприятная вещь.

Цыбаки потрясенно замолчал.

— Но в городе же цветы продают? — выдал он минуты через три очередную идею. — Обычные? Без почесухи?

— Тебя не пустят.

— Знаю, — с досадой протянул такиец и попросил проникновенно: — Но ты ведь поможешь, брат? Ветром клянусь, в сторону твоей женщины я даже смотреть не буду.

Аль закатил глаза. Вот умеют такийцы, что и говорить, в душу влезть своим дружелюбием. Не зря Второй к ним сбежал. Такому «брату» отказать… Непросто.

— Цветы тебе зачем? — уточнил.

— Отплатить хочу, — не стал скрывать Цыбаки, — она мне короткую дорогу показала, чтобы я не опоздал на тренировку. Со мной прошлась, хоть ей в другую сторону надо было. Сама на занятие опоздала, так что я в долгу. Цветочки — это же не запрещено?

Звучало правдоподобно, но уточнить у дежурных, может, заметили чего, стоило. Верить на слово Цыбаки Аль не собирался. А что касается его просьбы… Цветы не входили в список запрещенных предметов, а вот общение с противоположным полом… С другой стороны, как огонь не стереги…

— Я подумаю, — пообещал Аль.

— Спасибо, брат! — обрадованно заколыхались носилки, и Аль предупреждающе зашипел.

—

Это что такое? — Кайлес смотрел на букет с такой неприязнью, что Дальяра прижала цветы к груди, защищая.

— Принесли. Точнее оставили.

— И кто? — глаза декана потемнели, на лице проступило что-то хищное, и Дальяра на всякий случай отступила.

— Он не представился. А в записке…

Кайлес требовательно вытянул руку, и Дальяра, не став возражать, отдала записку мужу. В голове промелькнул ворох мыслей от «неудачная шутка» до «а вдруг что-то опасное». На память пришло нападение на факультет, убийство кролика, и Дальяре стало страшно.

Муж хмыкнул, дернул уголком губ. Прочитал вслух:

— Лучшей преподавательнице Асмаса.

Почесал подбородок. Задумался.

— Занятно, — выдал он, наконец, убирая записку в карман. Посмотрел неприязненно на цветы, но Дальяра протестующе прижала букет к груди.

— Ладно, я разберусь, — пообещал Кайлес, выходя из комнаты.

Парой часов спустя. Третий тэорат.

— Что значит, ты ничего не будешь делать? — Кайлес сорвался-таки на крик. — Моей жене какой-то урод дарит цветы, а ты считаешь это нормальным?!

Харт удивленно вздернул брови и по-новому посмотрел на кузена. Кайлеса он видел разным: влюбленным, дурачащимся, растерянным, увлеченным, но вот ревнующим… Впервые.

— С чего ты взял, что мне это интересно? — холодно уточнил он.

Кайлес нахмурился, засопел. В некоторых вопросах кузен оставался самим собой — обожающим решать проблемы чужими руками.

— Разве не ты просил незамедлительно докладывать обо всех странностях на факультете? — раздраженно вопросил Кайлес.

Харт выдержал паузу, рассматривая кузена, точно редкое насекомое.

— Цветы твоей жене в них не входят, — с ледяной любезностью уточнил он. Пожал плечами, добавив: — Дальяра красивая женщина. Ничего удивительного, что кто-то из курсантов решил поухаживать за ней. Маленький совет — не забывай про цветы сам, раз про них не забывает кто-то еще.

Кайлес стиснул зубы, дернул щекой и молча вылетел из кабинета, вложив в громыхнувшую дверь силу душивших его эмоций. Через пару мгновений отъехала потайная стена, и в комнату вошел Четвертый. Он подошел к столу, подцепил брошенную записку, прочитал, качнул головой.

— Кайлес прав, это наглость, — пробормотал.

— Не наглость, а разведка, — нравоучительно заметил Харт, добавляя: — Они прощупывают почву. Отец был прав, когда предположил, что наши гости захотят сманить преподавателей. Это проще и быстрее, чем растить собственные кадры. И начали, ожидаемо, с женщин. За эти дни цветы получили вдовы и Дальяра. Мы пока не вмешиваемся, наблюдаем. Все-таки союзники. Запрещать подобное будет, э-м-м, несколько грубо. Так что пусть подбирают ключики, до похищения, уверен, дело не дойдет. Кстати, догадайся, кто был поставщиком одного из букетов?