Совершенно секретно
Шрифт:
Эти склоны позади «Юты» господствовали над лагуной и над прибрежной отмелью. Там были артиллерийские орудия и пулеметы, и, по всей вероятности, ракетные установки. На всем протяжении от песчаной отмели через лагуну и по склонам холмов, на несколько миль вглубь, шли минные поля, — обезопасить их у нас не будет времени. И, однако, хуже всего в «Юте» была все-таки эта узкая песчаная отмель. Транспорты вторжения при высадке должны были неизбежно образовать здесь сплошной затор — затор, который мы предвидели, и с которым приходилось мириться. Экипажам каждого танкового отделения предстояло здесь задержаться и очистить моторы и все рабочие части машин от предохранительной антикоррозийной смазки. Затем большинству из них необходимо было подождать, пока саперные
Танки-амфибии — если они оправдают наши надежды (они еще не были опробованы в боевой обстановке) — могли сами переправиться через лагуну; возможно, могла переправиться и пехота. По нашим аэроснимкам и даже по тем донесениям из первых рук, которые мы получали от наших товарищей на французском берегу, было крайне трудно с абсолютной точностью установить, достигала ли глубина на затопленном участке трех футов или шести. Однако эти сомнительные три фута в данном случае могли оказаться роковыми для пехоты.
С точки зрения человека, участвовавшего в подобных операциях и знающего, что такое артиллерийская подготовка, «Юта» представляла собой превосходное побережье. Оно расположено к северу от берегового изгиба, где полуостров Котантен локтем вдается в воды Ла-Манша. К югу, много выше предплечья этого локтя, торчат, словно бицепсы, крутые скалистые холмы. На вершинах этих холмов — они очень живописны на аэроснимках, когда смотришь на них в лупу, — можно было разглядеть сквозь листву деревьев длинный ряд стволов артиллерийских орудий, переправленных сюда с линии Мажино. Это были десятидюймовые пушки, а позади них — укрытие, где окопались артиллеристы. Позади этого укрытия виднелись фруктовые деревья. Орудия были установлены здесь для обороны сектора «Юта». Они были выстроены рядами под прямым углом, чтобы перекрестным огнем простреливать «Юту» с одного конца до другого.
На песчаной отмели, где под навесным огнем десятидюймовых орудий транспорт попадал в затор, и под склонами холмов, по ту сторону лагуны, не было решительно никакого прикрытия, если не считать бетонных пулеметных гнезд, построенных человеческими руками и врытых через неравные интервалы глубоко в дюны. Эксперты-артиллеристы нанесли на наших картах маленькие кривые, которые показывали, как будет перекрываться здесь огонь орудий немецкой обороны. Не так много было участков на отмели, где из всех 88-мм орудий нас могли одновременно обстреливать только два. Тут были 88-мм орудия на близкой дистанции, которые били прямой наводкой, затем 88-мм орудия у подножия холмов, прямой и непрямой наводки, затем, там же у подножия холмов, — минометы и, наконец, на вершинах — десятидюймовые орудия с линии Мажино. Но что толку было считать пулеметные гнезда или строить всякого рода догадки о том, каким образов немцы могли усилить береговую оборону при помощи" войск и орудий, которые, по сведениям нашей воздушной разведки, были доставлены сюда неделю тому назад и разгружались с поездов по всему плацдарму полуострова!
И вот тут-то и становилось невмоготу, когда человек пытался представить себе, на что же это все будет похоже. Это было что-то вроде лабиринта в воскресном приложении к газете, когда ты ребенком пытался разобраться в нем. Не было никакой решительно возможности пройтись карандашиком через всю эту путаницу и благополучно выбраться на ту сторону. И как ребенку, которому надоедает биться над трудной задачей, так и каждому из нас надоедало и хотелось бросить эту картинку и перестать думать о ней. Из этого лабиринта выхода нет — вот и все.
Так было, когда мы начинали думать обо всем этом, а затем наступало
Когда мы во второй раз пересекали Ла-Манш, я читал "Бурю на Ямайке". Я очень живо представлял себе этих детей и много о них думал. Когда наступила вторая ночь, у всех было такое ощущение, что мы слишком много спали последние два дня: то ли потому, что Франция была уже теперь совсем рядом, то ли стало очень уж холодно, и просто мы все продрогли. Одним словом, спать мы больше были не в состоянии. Всю ночь мы следили с палубы за медленным движением каравана. В небе за облаками в течение всей ночи виднелся какой-то свет, и когда эскадра крейсеров прорезала наш караван под прямым углом, направляясь на запад, каждый крейсер казался больше Гибралтарской скалы. Они проходили через караван пятнадцати двадцатиузловым ходом, несокрушимые, без единого огня. Маленькие десантные суда ныряли, кружились, их относило в сторону громадными носовыми волнами крейсеров, откидывало прочь бурно набегавшим потоком.
Крейсера казались зловещими громадинами в темноте. Что стоило этим чудовищам со стальными носами потопить несколько маленьких десантных судов ради того, чтобы вовремя выполнить свое страшное задание и поспеть туда, где им надлежало быть.
Эдсон Рафф был спокойный человек. И, казалось, ничто не возмущало его спокойствия до тех пор, пока над нами не появились возвращавшиеся из парашютно-десантной операции, отбившиеся от строя самолеты. У нас, разумеется, были совершенно точные данные о месте высадки парашютной дивизии, к которой мы должны были присоединиться. Большая воздушная эскадра, которая должна была доставить ее на место, держала курс севернее нашего; сбросив войска, она должна была повернуть обратно и пролететь прямо над нашим караваном или, по меньшей мере, пройти так низко над нами, чтобы мы услыхали гул моторов. Было, кажется, около трех часов, когда над нами пролетел первый самолет: этот С-47 пролетал в одиночку, накреняясь и ныряя, стараясь, по-видимому, рассмотреть, что делается на воде, и в то же время не задеть за волну.
Вслед за первым самолетом пролетели еще два. Затем еще один. И все.
— Не вышло дело, — сказал Эдсон.
— Что не вышло? — спросил я.
— Да я так думаю, что расправились с ними, — сказал он. — Что-то там случилось, одним словом. Они должны были бы лететь сотнями в строю, — если бы с десантом все было благополучно. А они летят порознь. Не вышло, вот что.
Мы стояли и смотрели в темноту.
— Что ж нам теперь делать, хозяин? — спросили.
— Мы можем только двигаться туда, где их должны были сбросить, буркнул Эдсон.
Еще около дюжины самолетов появились откуда-то в темноте и беспорядочно промчались над нами, рыская и ныряя, как и предыдущие. После этого больше ни один не появился.
Только когда мы увидели вспышки орудий на берегу, мы поняли, что подошли к суше. Время было половина пятого, и в небе показались "летающие крепости". Они долго бомбили и, вероятно, налетали не раз большими волнами. Взрывы их бомб вспыхивали и гасли, как огонь в степи. Но орудия на берегу палили, не переставая, и время от времени какой-нибудь из бомбардировщиков рушился на землю. Когда бомбардировка прекратилась, на суше не видно было никакого огня и ничего не пылало, вопреки тому, что говорилось в наших коммюнике, утверждавших, что, после того как "летающие крепости" сбрасывали бомбы на город, возникали пожары. Никаких городов не было там, где "летающие крепости" сбрасывали свои бомбы. Одни песчаные дюны, поля, домики фермеров да бетонные гнезда, такие маленькие, что вряд ли их можно было видеть с воздуха даже при ярком солнечном свете.