Совершенно секретно
Шрифт:
К концу 1944 года английская армия на континенте давно уже прошла через период максимального развертывания сил, и, чтобы держать ее в строю, давать необходимые пополнения и сохранять фронтовые дивизии в полном составе, англичане прибегали к планомерному каннибализму. Они поедали свои собственные соединения, то есть расформировывали одни дивизии, чтобы укомплектовать офицерами и солдатами другие. Английская армия, таким образом, сокращалась в размерах, и ей предстояло сокращаться и дальше, пока английское правительство упорствовало в своей политике и продолжало держать крупные гарнизоны в районе Средиземного моря и на крайних форпостах империи, стараясь обеспечить свое политическое будущее за пределами имперских владений, а не свое военное настоящее в Бельгии. С первой же минуты высадки во Франции
Английские начальники штабов доказывали, что с наступлением весны главные военные операции должны быть предприняты на севере под командованием Монтгомери. Но если Монтгомери должен был начать какое-то наступление на севере, то хоть о" и откладывал его до весны, — или точнее именно потому, что он рассчитывал отложить его до весны, — ему необходимы были еще войска для пополнения его тающей армии. Эти войска англичанам удалось выторговать у Маршалла или Эйзенхауэра еще осенью 1944 года, до Арденн. Едва войска Девятой армии начали высаживаться на берег, как они были уже проштемпелеваны: "для англичан" [32] {32}.
32
Когда Брэдли увидел, что Монтгомери неминуемо получит его крайнюю северную армию, он постарался поставить на север Девятую, чтобы этой жертвой спасти обстрелянную Первую. Первоначально предполагалось расположить Девятую армию в центральном секторе фронта — как раз на том самом месте, куда пришелся удар арденнского контрнаступления немцев. (Примеч. автор)
Правда, Брэдли спорил и доказывал, что ему нужна Девятая армия, и он хочет ее сохранить, но когда войска генерала Симпсона оказались запроданными, он согласился, что намеченные американцами пункты на юге могут быть взяты и без нее, если только мы получим достаточные пополнения для наших остальных дивизий, и нам будет выделено достаточно боеприпасов.
Девятая, армия оказалась второстепенной шахматной фигурой в арденнской игре. Занимая в Бельгии сектор, по существу оголенный от немецких войск, бедняга Симпсон жалобно взывал к Монтгомери, вымаливая разрешение на атаку. Фельдмаршал даже не пожелал его принять, чтобы выслушать его предложения.
После исторического арденнского интервью Монтгомери, Брэдли в разговоре по телефону сказал Эйзенхауэру, что американскому престижу нанесено тяжкое оскорбление и, по его мнению, Эйзенхауэр должен теперь возвратить ему, Брэдли, не только Первую, но и Девятую армию. Эйзенхауэр отнюдь не ответил отказом. Он сказал, что, возможно, Брэдли и прав. Ему самому приходилось теперь серьезно поставить перед собой вопрос о престиже. Но сделать он ничего не сделал, и Девятая армия осталась под начальством фельдмаршала до перехода через Рейн.
Таким образом, и на поле битвы, и за столом конференции сражение в Арденнах, происходившее при неблагоприятной погоде и на пересеченной местностей, закончилось победой американского командования. Но победа за столом конференции была признана за нами неохотно, осталась неполной и была урезана ограничениями.
Только когда русские 25 января нанесли свой удар, Брэдли действительно получил возможность извлечь все выгоды из обеих побед. Когда он сделал это, путь к разгрому немцев был открыт.
На каменистой дороге англо-американских военные отношений Арденны послужили поворотным пунктом. До Арденн Брэдли и его офицеры честно старались быть корректными и откровенными с англичанами, действовать совместно с ними на основе соглашений, заключенных с открытым сердцем. После Арденн об откровенности речи уже не было. Корректными старались быть до щепетильности, но откровенными — нет. Брэдли и под его руководством Паттон, Ходжес и Симпсон стали разрабатывать и выполнять свои планы, обходя официальные каналы командования, на новой основе, открыто обсуждавшейся ими только
Глава одиннадцатая. Назло всем чертям и высшим сферам!
В момент, когда Восточный фронт потребовал от немцев усиленного внимания, они были более или менее уверены, что с англо-американской стороны им в ближайшее время ничто не угрожает. У Гитлера оставалось еще в запасе почти три зимних месяца, и он рассчитывал, что неблагоприятная погода помажет ему уравновесить превосходство союзников в воздухе и разбить любые возможные попытки наступления ограниченными силами на земле. Возможности серьезного наступления он вообще не допускал. По его твердому убеждению, американцы не ранее весны могли оправиться после крушения своих планов в Арденнах. Англичанам же, резонно рассуждал он, придется еще долго ждать, пока солнце высушит болота на северном побережье. Но когда начался великий отход, и все дороги от Арденн до Рейна оказались забиты машинами, пробивавшимися к посадочным пунктам, чтобы оттуда двинуться на восток, союзные гончие почуяли добычу. Вчерашнее уныние рассеялось, и волна оптимизма прокатилась по всем союзным штабам в Европе. Откуда-то возникло и утвердилось мнение, что предстоящее большое наступление будет последним.
Теперь все споры в высших сферах велись вокруг одного вопроса: где должен быть нанесен главный удар союзников? Следует ли стягивать союзные армии на север, к Гамбургу, или на юг, к Франкфурту?
Эйзенхауэр, только что расквитавшийся с арденнской проблемой, сразу попал из огня да в полымя, — нужно было как-то примирить и согласовать точки зрения обеих групп. Снова он оказался неспособным принять четкое и определенное решение. Но на этот риз его нерешительность сыграла в руку американцам; мы ничуть не сомневались, что карты стасованы с таким расчетом, чтобы вопрос решился не в пользу американской зоны, и потому, чем дольше оттягивался розыгрыш, а приток снабжения от нас не отключался, тем больше у нас оставалось времени для того, чтобы так, или иначе, подготовиться к наступлению.
В январе 1945 гада у верховного главнокомандующего были особые причины для колебаний. Предстояло открытие Мальтийской конференции, и тут все его планы должны были поступить на рассмотрение американского президента, английского премьера, начальников генштабов и его, Эйзенхауэра, патронагенерала Маршалла. Во всей переписке Эйзенхауэра с Маршаллом сквозит почти мальчишеское, школьническое отношение Айка к генералу, выдвинувшему его на столь высокий пост. Он с трепетом ожидал от Маршалла одобрения, старался всегда найти такой подход к вопросу, который бы тому понравился. А сейчас, после Арденнской битвы, он больше чем когда-либо, искал поддержки Маршалла, так как в это время впервые ясно почувствовал недовольство англичан.
Именно на Мальтийской конференций (за которой тотчас же доследовала крымская встреча), дилемма — Гамбургская равнина или Франкфуртский проход была поставлена на обсуждение, и обеим сторонам пришлось выложить карты на стол. Англичане высказались категорически за гамбургский вариант. Целый год они накапливали аргументацию для этого спора, и подобное усердие не осталось без награды.
Американский начальник генерального штаба, бывший в ту пору в Европе, стал на их точку зрения, заявив, что краткому равнинному маршруту должно быть отдано предпочтение перед длинным горным. Англичане начали вдалбливать эту идею американцам еще во времена Фредди Моргана (КОССАК). У Эйзенхауэра, вероятно, сразу стало легче на душе: может быть, обойдется без конфликта. Одно только еще смущало его: аргументы Брэдли в пользу южного варианта так и не были в сущности опровергнуты, а верховный главнокомандующий уже не питал такого неограниченного доверия к англичанам, как полгода назад.