Совершенно секретно

Сучков Борис Леонтьевич

Большая улица, проходящая через весь Люксембург и по высоким аркам моста, называлась Бульваром Свободы (во время оккупации она носила имя Адольфа Гитлера). Все люксембуржцы выходили из своих кафе и лавок на эту улицу и наблюдали бомбежку вместе с нами. В каждом соединении было по пятидесяти, по шестидесяти самолетов. Несколько соединений появлялось одновременно с разных румбов. Прямо над нами они опорожняли свой контейнер с тонкими алюминиевыми пластинками — так называемое «окно», — чтобы сбить с наводки наши радары. Затем они все разом делали крутой разворот, ложась на другой курс.

Падая, алюминиевые пластинки сверкали и блестели на солнце, порхая бесцельно, как рой бабочек. В большинстве

случаев самолеты оставляли за собой длинный, ровный облачный след, долго не расходившийся и не таявший в воздухе. После того как мимо пролетало несколько звеньев, оставленные ими следы переплетались между собой, и их было так много, что они походили на невысокое перистое облако. После того как самолеты оказывались за рекой, видны были разрывы зенитных снарядов" обычно гораздо ниже и как будто позади самолетов. Они были так далеко, что нельзя было рассмотреть, как сбрасывают бомбы, но грохот разрывов доходил до нас вполне явственно и заставлял жителей Люксембурга покачивать головой и перешептываться. До нашего прихода о Люксембурге в шутку говорили, что это "последнее бомбоубежище Европы". Люксембург никогда не бомбила ни английская, ни американская авиация. В сентябре, однако, на пути первой американской колонны, наша авиация разбомбила железнодорожный парк в центре города.

С точки зрения немцев, Люксембург не был оккупированной страной, он просто был «воссоединен» с империей. Конечно, все жители Люксембурга говорили по-немецки, большинство из них говорило, кроме того, по-французски и по-английски, не считая местного диалекта. Солидные граждане Люксембурга не привыкли беспокоиться из-за европейских войн, и переход под владычество немцев их очень раздражал. Девушкам — даже из самых богатых семей пришлось работать по восьми часов в день в банке или еще каком-нибудь скучном учреждении, а молодым людям надо было прятаться, чтобы избежать мобилизации. И все же многие тысячи из них были мобилизованы и служили в германской армии.

Были, однако, и такие люксембуржцы, которые очень одобряли немцев. После нашего прихода этих людей согнали в тюрьму, находящуюся в долине, которая пересекает город. Мы видели, как их каждый день гоняли на работу маленькими партиями, обычно под надзором соотечественника на велосипеде и с винтовкой за плечами. Проходя мимо американского офицера, пленные снимали шапки и кланялись. Их подхалимство действовало мне на нервы.

Когда бои на выступе начались всерьез, многие жители Люксембурга убрали союзные флаги и сильно забеспокоились. Главный из местных квислингов удрал и каждую ночь вещал по радио из Трира, который находится всего в тридцати двух милях от Люксембурга. Он рассказывал, что собираются сделать с теми людьми, которые хорошо относились к американцам, — а большинство относилось к нам хорошо.

Несмотря на софистическое спокойствие, с которым большинство люксембуржцев принимало немецкую оккупацию, там было движение сопротивления, вербовавшее людей главным образом из фабричных рабочих и деревенской бедноты. Они проявили большое мужество. Вооруженные только винтовками, оставшимися после немцев, с трехцветными нарукавными повязками вместо формы, они вели разведку и несли дозорную службу, следя за движением неприятеля.

Девушки в Люксембурге не отличались красотой — они были неуклюжи и плохо одевались, но это были первые девушки на континенте, говорившие по-английски, и поэтому они пользовались большим успехом у наших солдат.

В какой бы город мы ни попадали, он становился городом штабов, потому что в нем были не только наши собственные солдаты и офицеры, но также и парки Девятой воздушной армии, что помогало нам держать связь с поддерживающей нас авиацией, — стоило только выйти на улицу или завернуть за угол. В Люксембурге находились

штабы не только Девятой воздушной армии и 12-й армейской группы, но, после первой недели боев, и штаб Третьей армии Паттона, который руководил наступлением из здания какой-то школы по ту сторону большого моста. Пока наступление Паттона не развернулось, можно было бы, совершив дерзкий прорыв, захватить три самых важных штаба американской армии, расположенных в радиусе нескольких городских кварталов, — для этого надо было пройти всего десять миль, но я не думаю, чтобы немцам это было известно.

Так как здесь у нас было три штаба, девушки, много люксембургского пива и шампанского и хорошие теплые помещения — мы подвозили уголь из Саарских копей к югу от нас, — то в Люксембурге мы несколько раз устраивали танцы, а потом собрали у всех недельный паек и в рождественский сочельник организовали большой детский праздник. Праздничный паек состоял из пятицентовой плитки молочного шоколада, двух плиток "Бэби Рут" или еще чего-нибудь — леденцов, пачки печенья, лезвий для бритв и шести пачек папирос. Мы оставили себе папиросы и лезвия для бритв, а всего остального набралось для детей — целые бочки.

Организовать праздник мы попросили трех или четырех хорошеньких девушек из Красного Креста, которые приехали в Люксембург провести несколько дней отпуска перед наступлением и остались еще на несколько дней, потому что мы их упросили, и потому что им самим хотелось остаться.

В последние минуты детский праздник чуть не был сорван: вышла какая-то ошибка, все «приличные» дети были уже приглашены куда-то. Однако в самую последнюю минуту сироты из местного приюта заменили тех, кто был приглашен сначала. Они вошли попарно, крепко держа друг друга за руки, и так обрадовались елке, Санта Клаусу и всему прочему, что, получив подарки, не могли вымолвить ни слова и только таращили на них глаза.

Елка была не только доморощенная, но и украшенная по-домашнему. Ель была из местного леса и блистала серебряными украшениями и снегом, сделанными из алюминиевых противорадарных пластинок, сброшенных немецкими бомбардировщиками. Детишки набили животы сладостями, потому что «приличных» детей в Люксембурге больше, чем сирот, и пайки были выписаны на большее количество гостей. Так что каждый получил столько, сколько мог съесть, — и мороженого, и самых лучших вкусных сластей.

Мы так и не узнали, откуда люксембуржцы берут сахар, ибо даже в первую неделю после нашего прихода кондитерские были полны конфет; в окнах мясных лавок висели связки сосисок; в городе не хватало только хороших папирос. Очевидно, быть воссоединенной частью империи совсем не то, что быть оккупированной страной, вроде Франции или Бельгии. Во Франции — дальше Парижа нельзя было найти ни капли вина, разве только из бутылки, зарытой для какого-нибудь специального случая. Но в Люксембурге пиво и вино лились рекой, и щеки у горожан были круглые и красные.

Во все время боев на выступе люксембуржцы были зрителями первого ряда, откуда они и любовались дефилирующей мимо них американской армией. Дивизия за дивизией и специальная часть Третьей армии за специальной частью высылали свою военную полицию вперед, регулировать путь, и следовали за нею с юга, дрожа от холода. Иногда на бойком перекрестке за мостом стояла военная полиция четырех или пяти разных частей, вылавливая свои машины из общего потока, движущегося на север, и направляя их на ту или другую дорогу. Понаблюдав все это в течение нескольких дней, люксембуржцы почувствовали себя гораздо лучше. До того как через город прошли два корпуса Третьей армии, жители видели только американцев из передовых частей, занимавших город, — немцы не останавливались для того, чтобы отстреливаться, — и караульных и канцелярских служащих нашего штаба.