Совершенно секретное дело о ките
Шрифт:
— Не идет…
— А… понимаю… — сказал незнакомец, — жаль, пива нет. Пивом хорошо лечиться… Всем хорош север, а вот пива нет… Да-а… нет в жизни счастья. Потому и бегут отсюда… Кто без пива выдержит-то, а?
Варфоломей угадал в нем приезжего.
— Надолго к нам? — спросил он.
— Как получится… Вот слетаю на Остров, а там видно будет.
Официантка принесла заказ незнакомца.
— Ну, за знакомство, — сказал он. — Меня Черновым зовут. Ваня Чернов, значит. А тебя?
— Варфоломей…
— Варя, значит… Что имя-то такое?
— Сын бородатого…
— А-а… понятно…
И Чернов опрокинул стопку.
А Варя, опустив глаза и скучно ковыряя бифштекс, вспомнил о том, что давно не писал на материк, маме. А мама вот в прошлом году прислала ему дорогой подарок — расческу из заморского сандалового дерева — давно мечтал Варя о ней. Мечта сбылась, единственная его мечта, которая осуществилась в жизни, да вот только поздновато, расчесывать уже нечего. По утрам, прихорашиваясь перед зеркалом, а надо сказать, что к внешности своей он относился серьезно, Варфоломей вертел расческу вдыхал тонкий приятный запах сандалового дерева и поглаживал лысину.
«Хорошо, что борода есть», — думал Варфоломей, любовно подстригая ее маленькими ножницами, которые всегда носил с собой в специальном внутреннем кармашке жилета.
— Ну, а вы, — спросил в свою очередь Чернов, — давно тут?
— Полгода…
— А зачем? От теплой жены да на холодный север?
— Нет у меня жены… — потупился Варфоломей.
— Простите… — понял Чернов… — я не хотел.
— Да нет, чего уж там, — решил открыться Варфоломей. — Я вам скажу, когда жена уходит, это очень неприятно. Но когда она не приходит год, два и не возвращается на третий, понимаешь, что это серьезно.
— Да уж как не понять, ушла, значит, — решил сочувствовать Чернов. — А звать-то ее как?
— Марионелла…
— Мурка, значит, — сказал Чернов. — А у меня вот жены нет. Не выходят за меня девушки.
— Почему?
— Да я им не предлагаю, — засмеялся Чернов.
Варфоломей улыбнулся.
— А то, может, выпьешь, а? — предложил Чернов.
— Не-ет! — покачал головой Варя.
— К хорошему человеку ушла? — спросил Чернов.
— К хорошему.
— Это хорошо.
«Чего ж тут хорошего?» — хотел обидеться Варфоломей, да передумал. Он вытащил расческу, понюхал, аккуратно, не глядя в зеркало, расчесал бороду, огладил ее, но Чернов не обратил на расческу ровно никакого внимания, и Варфоломей спрятал ее в карман.
— А здесь вы где? Точка приложения сил? — спросил Чернов.
— Тут студию недавно организовали СВСК — Северо-восточная студия кинохроники. Я у них сценаристом.
— Много фильмов сняли?
— Не снял…
— Всюду такое дело, — успокоил его Чернов. — Хорошие сценарии всегда затирают. Без знакомства с режиссером не пробьешь, это уж точно. Сколько уже написано?
— Нисколько…
— Как?! — оторопел Чернов.
— Я на студии старший сценарист.
— Ну и что? Разве старший сценарист не пишет?
— Должен писать… но… я, наверно, не умею… Я умею читать сценарии. То есть понимать, какой хорош, а какой плох… по какому можно снимать, а на какой и денег даже не дадут.
— Руководите,
— Если так назвать…
— А самому писать не хотелось?
— Хотелось… но у меня нет материала…
— Знания жизни? — спросил Чернов.
— Вот-вот…
— А может быть, вы недооцениваете свои силы? — пытался Чернов успокоить Варфоломея и наставить на правильный путь.
— Не-ет, я себя знаю. Я ведь еще когда в Казахстане сапожничал, стихи писал. Посылал в газеты. Кое-что печатали. Я призывал в стихах молодежь на подвиги, звал на комсомольские стройки, потом призывал на целину, потом на строительство домн и мартенов…
— Вот и хорошо, — опрометчиво похвалил Чернов.
— Нет, вы не поняли. Я рискнул из призывных стихов составить книгу и послал в издательство, между прочим, в наше, северное, уже когда сюда приехал.
— Ну и как?
— Рукопись мне вернули и сказали много неприличного, — признался Варфоломей. Он не понимал, что было в этом простом на вид человеке, что обязывало к откровенности.
А Чернову он понравился своей беззащитностью, ему тут же захотелось помочь ему, а помочь по уставу Ивана Чернова — значит сказать правду.
— Вот что, — сказал он, — эка много на тебя навалилось. Но ты не сгибайся. Надо быть счастливым в друзьях, в своих детях, в книгах, наконец, которые ты пишешь. А баба — ну что ж, это если повезет, А ежли ты и поэт плохой, и баба от тебя ушла, ну, батенька, так тебе и надо!
Варфоломей Шнайдер сидел, понурив голову.
— Вот что я думаю, — повеселел вдруг Чернов. — Давай знакомиться.
— Так мы уж знакомились.
— Ты не так понял. Во-первых, на «ты». Во-вторых, я не пижон с материка, который говорит тебе прописи, а кандидат наук. Биологических наук. Но я все время в снегах, по островам, может, и огрубел малость, прости. Я начальник экспедиции, которая на Острове будет заниматься белыми медведями. Экспедиция так и называется «Полярный медведь».
У Варфоломея округлились глаза:
— Я читал о вас в газетах.
— И радио сообщало, я слушал, — засмеялся Чернов. — Не успеешь приехать, а ваш брат ищет сенсацию. Мы же еще к работе не приступили.
— А прошлогодние результаты?
— Так на то они и прошлогодние… Но я не об этом. Я предлагаю, Варя, поехать на Остров со мной. Такой сценарий напишешь — пальчики оближешь! Пойми верно, мне не реклама нужна… Наоборот, наша работа тихая, я, возможно, на берлоги-то возьму тебя всего один раз, но там такой материал! Остров! Люди! Чукчи и эскимосы, полярники и гидрографы! Ай, что говорить!
— Надо подумать…
— Чего там думать?! Хорошее дело тебе предлагаю. Да если и не напишешь ничего, там от одного сознания, что в двух шагах Северный полюс, становишься человеком. Че-ло-ве-ком! И поступать потом, делать дело, будешь соответственно.
— Как?
— Лучше всех. Потому что человек, побывавший там, уже сделал больше других, значит, он и счастливее. А сделавшему больше и лучше опускаться на низший горизонт нельзя. Он уже приговорен всегда быть на качественно высшем уровне. Понятно?