Совершенно секретное дело о ките
Шрифт:
— Да, он приглашал меня к себе, и я к нему поеду, — сомнений у Вари уже не было.
— На Остров?
— Да. Буду писать сценарий. Мне нужна хорошая блондинка на главную роль, — ринулся в атаку, как в омут, Варя.
— На роль медведицы? — засмеялась Глория.
Ему было хорошо с ней, раскованно.
— Ты знаешь, — говорил он, — медведи, они такие, они на пьяных только нападают. Как увидят, так и нападают, — пытался вспомнить он в подробностях рассказ Чернова. — Едем на Остров!
— Так
— Ну, может быть, и не все. Едем, а?
— Надо подумать, — улыбнулась Глория, и в этой улыбке была надежда, было обещание, была грядущая радость, а может быть, и счастье, был весь мир, черт возьми! Много чего мог увидеть сейчас в ее улыбке хмельной и восторженный Варя.
— А люди там какие! — вспоминал он рассказ Чернова. — Вот это люди! Полярники! Чукчи! Эскимосы! Дружба народов — хинди руси бхай-бхай! А природа! А Северный полюс! Одно сияние чего стоит! Ты видела сияние?
— Здесь в поселке его сколько хочешь! — засмеялась она.
— А я еще не видел… — грустно сказал он вдруг. — Едем на Остров. Или идем сейчас ко мне, пить кофе, а?
— Идем, — просто согласилась она.
Пока официантки заворачивали Глории кулек, пока он и она одевались, пока долго по сугробам шли домой к Варфоломею, пока дома сооружали стол, они успели протрезветь, и вечер дома прошел хорошо, под музыку, и наступила ночь.
— Да, да, — волнуясь говорил он, — я постелю тебе в другой комнате.
…В коридоре свет был оставлен, он проникал в обе комнаты через стеклянные двери. В одной комнате на своей одинокой постели ворочался Варфоломей, постигая возникшую ситуацию, в другой готовилась ко сну Глория, меньше всего думая о том, что волновало Варфоломея.
Вдруг в комнате Глории стало темнее, появилась тень в проеме двери, Глория повернула голову и, увидела Варю в одних плавках, переминающегося с ноги на ногу — он был бос, без тапочек.
— Можно? — спросил он.
Она смотрела на него и молчала.
Он прошел в комнату и присел на краешек ее постели.
Глория отодвинулась к стене, чтобы ему удобней было сидеть. Он лег рядом поверх одеяла…
— Лора? — шепнул он.
— Что? — сказала она.
— Лора!
Он откинул одеяло, прижался к ней, горячий.
— Не надо, — сказала она и погладила его по голове, успокаивая, — не надо. Я не хочу.
Он лежал молча, обняв ее.
— Нет, нет… Нет же!
Он затих. Долго, очень долго лежал молча. А потом вдруг вскочил, бросился в коридор. Хлопнула наружная дверь, и Глория поняла, что Варфоломей вышел на улицу.
Варя стоял голый на крыльце, хватал пригоршнями снег и остервенело растирал им руки, грудь, ноги. На улице было тихо, светила
Он бросился в комнату Глории, нырнул к ней под одеяло.
— Ой! — вскрикнула она. — Ты совсем ледышка!
Варя тяжело дышал.
— Нет, — сказала она, когда он согрелся.
Варфоломей выскочил на улицу, плюхнулся в сугроб, его ожгла мысль, что кто-то может его увидеть, он убежал в дом, ушел к себе в комнату и долго растирал полотенцем крепкое мускулистое тело.
Он опять пришел к Глории, она согревала его («ты холодный, как лягушка»), она была близка и далека, как Остров, и то ли от холода, то ли от страсти дрожал Варфоломей.
— Нет, — сказала она.
Он встал, прошел к себе, сунул босые ноги в унты и вышел на крыльцо. В сугроб ему не хотелось. Он стоял в унтах и плавках, прижавшись спиной к косяку двери, было морозно и почти безветренно. «На улице ни души, — подумал он, — наверное, скоро утро».
И опять он вернулся отогреваться в теплую постель Глории.
— Нет, — сказала она. — Нет.
И тут он начал мыслить, следовательно, существовать. «Ну зачем такие мучения, если она не хочет? — думал он. — Зачем? Ну не было у меня блондинки, ну и не надо… Не очень-то и хотелось».
— У тебя есть какой-нибудь спортивный костюм? — спросила она.
Он принес.
Она натянула тонкий свитер, брюки, плотно закуталась в одеяло.
— Спокойной ночи, — сказал он, стараясь придать голосу как можно больше бодрости.
— Спокойной ночи, Варя.
Он ушел к себе и всю ночь думал о том, как она спит, как разметала по подушке свои прекрасные волосы, как дышит — легко и тихо. Он видел сквозь ночь округлость ее груди и бедер, и было ему не спокойно, а отрешенно. Он уже не волновался, но глаз не сомкнул до рассвета.
А утром, пока она спала, навел порядок в своей комнате, приготовил чай и завтрак, вспомнил, что сегодня суббота и торопиться некуда, вытащил из-под койки свой чемодан, вытряхнул в кресло его содержимое и стал упаковывать чемодан заново, прикидывая, какие из вещей ему пригодятся на Острове.
Глория еще спала.
Тогда Варфоломей взял книгу, прилег на кровать, но чтение не шло. Он смотрел в потолок, изучая его трещины, пытаясь найти в сочетании трещин рисунок какого-нибудь зверя («хорошо бы медведь получился»), но зверь не получался, и Варфоломей вскоре уснул.
Спал он тяжело, как после снотворного.
Очнулся от того, что кто-то стягивал с него унт. Он открыл глаза — Глория.
— Доброе утро.
Он нехотя поднялся, тряхнул головой.
— Я сейчас, вот только умоюсь.