Совершенно секретное дело о ките
Шрифт:
— Я знал… Это не расскажешь. Она была такая же толстая. Вот Ноэ я вряд ли подниму. И первую жену я не носил на руках… и она ушла.
— Она ушла, потому что ты был дураком. Или она по сию пору дура. Впрочем, прости, кто вас поймет. Я вот не женат. Зря, конечно. Тоже, может, у меня что-то не так. Все откладываю. Думал даже на лаборантке перед отъездом жениться. Чтоб ждала. У нее карапуз трехлетний, любит меня очень. Надо, чтоб ждала. А то меня, кроме шефа, никто в Москве и не ждет. Шеф и друзья — они у меня по всему северу. Из-за этого и про баб забыл. Дали
— Пропала квартира? — ужаснулся Варфоломей.
— Да нет. Не знаю… Отдал я ее пока Таньке, это лаборантке, значит. Ей нужней. Так и живет. А я по северам… Вот докторскую сделаю — и женюсь, а?
— Не выйдет, думаю, не выйдет, не получится…
— Чего так?
— Надо тебе где-то тут оставаться, на Чукотке. Наверное, это так. Мне вот в Риге, а тебе — на Чукотке. Посмотришь. Докторскую ты сделаешь запросто, тебе больше ничего не остается, это как чай по утрам-вечерам, А дальше? Гм… это труднее…
— Не знаю, — подумав, согласился Чернов.
А Варфоломей вспомнил свою недавнюю ночь в ледяной пещере с Ноэ. Они сидели, прижавшись друг к другу, было холодно. И она шепнула:
— Знаешь что?
— Что?
— Мне хочется, чтоб тебе однажды вдруг стало плохо… — сказала, она, — так плохо, чтобы вдруг появилась я. А потом так хорошо… так хорошо… что я могла бы опять уйти.
Он спрятал руки к ней под кухлянку, под мышки… прижался… Нашел губами ее губы, и ему стало горько.
«Она меня считает неудачником, — подумал он. — Она меня жалеет… Она сильнее меня и не подозревает об этом. Тут, впрочем, никто ни о чем не подозревает. Как все странно».
Поездка Глории была успешной. Она побывала на всех самых отдаленных охотучастках. Машкин колесил по тундре и побережью, как мог старался, но в неделю они не уложились, и на исходе второй недели, когда все было закончено, он принял решение идти прямо на Горячие Ключи.
— Мы пропустили все сроки, — сказал он Глории, — ребята больше ждать не будут, они наверняка уже вышли на Ключи.
Глория молчала. Ей было все равно куда идти, лишь бы с Антошкой. Да и дело сделано, пора возвращаться. Многое успела понять она в тундре рядом с Машкиным, ко многому приглядеться и многое открыть и в нем, и в себе.
Он сидел в охотизбушке и брился, глядя в зеркальце компаса. На него смотрело усталое, черное, заросшее лицо.
— Мда-а… две недели не видел себя, — вздохнул Антоша.
— Две недели без зеркала? — воскликнула она. — Ни разу? Ой, я бы за это время по себе соскучилась!
Он засмеялся. И подумал, что Варфоломей, наверное, раз по сто на день смотрится в зеркало.
Антоша поймал себя на мысли, что он неприязненно стал думать о всех мужчинах, которые раньше были знакомы с Глорией. Но выбрал он из всех на этот раз почему-то Варю.
На последний перегоне перед Горячими Ключами Антоша остановил машину. Планируя свою дальнейшую судьбу и ища в ней место для Глории, он говорил, говорил проникновенно, не глядя ей в глаза и не снимая рук с
— От вас требуется немного — сохранять мне верность в течение первых двух лет нашей семейной жизни. Когда вам это удастся, вы привыкнете, и за остальные годы мне не придется волноваться. Хорошо?
Он повернулся и посмотрел ей в глаза:
— Не надо сейчас говорить «нет». Никогда не поздно сказать «нет». Будет желание — скажете «нет» в поселке. Пока у нас много времени, чтобы подумать, путь длинный. Впереди Ключи, там ждут ребята, там и отдохнем.
Антоша сказал ей все. Вытер внезапно вспотевший лоб.
Он оробел от собственной смелости, а Глория слушала его и улыбалась.
…Утром почти у самого балка удалось взять возвращавшегося с лежбища медведя. Он покидал косу, уходил во льды. За ним долго и напряженно наблюдал Чернов, приказал даже потушить печь и не шуметь.
Это был крупный экземпляр, около четырехсот килограммов — молодой, сильный зверь.
После всех обмеров Чернов укрепил на его шее радиопередатчик, единственный в экспедиции. Металлический ошейник служил передатчику антенной. Теперь, пока будут работать батарейки, всегда можно узнать местонахождение зверя, его маршруты. На полярной станции установлена аппаратура, И показатели датчика расшифруют быстро. Только бы не повредил зверь ошейника во льдах или в драке.
— Вот для тебя-то я эту амуницию и берег, — похлопал медведя Чернов.
— Была бы шея, хомут найдется, — самодовольно изрек Христофор, делая запись в дневнике.
— Еще бы пару хомутиков, — печально вздохнул Чернов.
— Как назовем? — спросил Христофор.
— Пиши: «Радист». Ставь номер и кличку Радист.
— Хорррош! Так и запишем.
— Ну, пока! — сказал медведю Чернов. — Выходи на связь, живая эмблема Арктики!
— До связи! — сказал Христофор.
Варфоломей закрыл фотоаппараты. Ояр поставил карабин на предохранитель, и все гуськом потянулись в избушку.
Пока разжигали печь и ставили чай, медведь успел подняться.
— Снимай телевиком, как встанет, — сказал Чернов Варфоломею.
Варфоломей сменил объектив и забрался на крышу балка.
Чернов наблюдал в бинокль лежбище. Барон по-прежнему ковырялся в моржовой туше.
Наконец Радист ушел.
— Чья очередь насчет обеда? — спросил Чернов.
— Моя! — ответил Винтер и принялся открывать банки.
— После обеда примемся за Барона, ближе к вечеру.
— А если сейчас? — спросил Варя. — Вечером свет не тот. Хотелось бы на слайд.
— Гм… — вздохнул Чернов и пристально, долгим взглядом посмотрел на Варю. — Барона… мы… убьем, — раздельно и как бы для себя тихо сказал Чернов. — Снимать не придется. Нечего это снимать.
— Как убьем? Зачем?
— Нужен материал, — ответил Христофор. — У нас есть лицензия, и нужен материал.
— Жалко ведь. Совсем домашний, свой. Никому не мешает, — недоумевал Варя.
— Нам тоже жалко, — сказал Чернов. — Но Барон болен. Вот и выясним, почему. В лаборатории. И нужен он нам весь.