Совершенный выстрел
Шрифт:
Она, казалось, сама себя подбадривала во время разговора, будто я в действительности не существовал, будто таким образом она могла предотвратить опасность глупыми причитаниями. Я молча стоял и ждал, пока Мирна появится из кухни. Чем больше тетка говорила, тем яснее становилось, что она меня боится, и я успокаивался; мне хотелось сказать ей: «Замолчите, отдайте мне Мирну, и я вам ничего не сделаю». Создавалось впечатление, что она говорила как собственный адвокат, чтобы избежать более сурового наказания.
— …Наверное, здесь у вас жизнь тоже была не сахар, с этими бомбардировками и прочими ужасами.
Мое молчание, видимо, ее не смущало. Она почти на меня не смотрела, только болтала, вертя головой из стороны в сторону, обозревая квартиру как маяк. Я по-прежнему стоял скрестив руки, потом наконец спокойно сел в кресло напротив нее. Чтобы нормально сесть, мне пришлось вытащить оружие и положить его в углубление на подушке; тетка аж подскочила, словно я выстрелил. Мирна, наверное, переодевалась, она, видимо, была еще в ночной рубашке, когда я пришел. А тетка все говорила. Я начал терять терпение, она, вероятно, это осознала и внезапно крикнула:
— Мирна, ну что ты там делаешь?
И она появилась.
На ней были джинсы и длинная мужская ковбойка. В руках она держала поднос, на котором звенели кофейник и две чашки, издававшие дзынь-дзынь, стукаясь друг о друга. Она прошла через гостиную, не взглянув на меня; я увидел ее профиль, и что-то защемило у меня в груди, наверное, от волнения. Она резко поставила поднос на низкий столик, немного кофе пролилось. На лице виднелись длинные полоски от слез, глаза покраснели.
— Ну наконец-то. Спасибо, дорогая. Посиди немножко с нами.
Я увидел, как трясутся руки Мирны; она села напротив меня и посмотрела на тетку, а я толком не знал, что сказать. Я прикрыл пистолет бедром.
Тетка налила кофе, не прекращая говорить, что-то рассказывала о деревне, о том, как им было страшно вчера, когда они спускались в город под снарядами.
— Все в порядке?
Я задал Мирне вопрос, чтобы поддержать разговор, мой голос прозвучал хрипло и странно, она подскочила и повернулась ко мне, на лице у нее дергалась какая-то мышца, как при тике. Я улыбнулся, пусть видит, что я на нее не обижаюсь, что гнев прошел.
— Я узнал, что происходит в горах, и пришел посмотреть, все ли у вас в порядке.
— Видишь, как мило, что человек волнуется, — ответила тетка.
— Как… как поживает твоя мама?
Голос Мирны тоже дрогнул, но она потихоньку успокаивалась. Я решил, что сегодня не поведу ее домой. Приду завтра. Она сидела рядом, ее лицо грело меня и постепенно вытесняло ненависть и дурные воспоминания. Я с улыбкой ответил:
— Хорошо, принимает лекарства. Меня не узнает, зато о тебе говорит, иногда произносит твое имя. Я рад, что у вас все в порядке.
— Спасибо, как мило с вашей стороны. Большая редкость, когда люди заботятся о близких! Ах, эта война превратила нас в дикарей, да-да, в дикарей.
У меня не было никакого желания выслушивать стенания старухи.
— Ну хорошо, если вам ничего не нужно, не буду вас дольше задерживать.
—
Я почувствовал невероятное облегчение в ее голосе. Пристально взглянув ей прямо в глаза, я сказал:
— Нет, не сегодня.
Не знаю почему, но мне захотелось немедленно уйти. Я был доволен, что придумал вернуться на следующий день, и не желал оставаться со старой каргой ни секундой больше. Я забрал оружие, заткнул его за пояс на спине и встал. Мирна удивленно на меня посмотрела.
— До скорого, — сказал я.
Она проводила меня до двери, вероятно по привычке, в сопровождении тетки.
Та смотрела на меня с непонимающим видом.
Я попрощался, вышел и уже за закрытой дверью услышал, как тетка говорит:
— Ведешь себя как дурочка. Видишь, этот парень совсем не злой.
* * *
Вернувшись, я сразу принялся убираться. Сдвинул мебель, хорошенько вымыл пол, вытер пыль на этажерках, вымыл кухню, ванную, все комнаты. Мать сновала рядом, кружилась, как маленькая. Заниматься физической работой было приятно. Я поменял белье, заправил кровати, спустился к бакалейщику, набил кладовку едой. Вытащил для матери чистые вещи из шкафа, довел ее до ванной, разделась она сама. Мыться она не хотела, пришлось силой поставить ее под душ.
За два часа весь дом был вычищен.
Потом я сварил себе кофе, от которого отказался у тетки, и выпил его на балконе. Завтра утром заберу Мирну. Уж не знаю почему, но я был уверен, что она придет по своей воле. Я сам себя не понимал. В сущности, почему я так прикипел к этой девчонке? У меня сложились собственные привычки, а я должен был менять их ради нее, оставлять мое пристанище, возвращаться сюда на целый день. Однако достаточно было вообразить, как она снует по квартире, услышать, как она напевает, взглянуть на нее через ставни ее комнатки, вспомнить запах ее волос, как возникало желание сразу пойти за ней, прямо сегодня.
Я решил подождать месяц, прежде чем пристрелить тетку. Мирна поживет тут, снова пообвыкнет, а я убью тетку, чтобы она и думать не могла о побеге. Тогда мы будем ее единственной семьей, и она останется с нами. Я даже воображал эту сцену: пришью ее издали, поздно вечером через окно в ее же гостиной. Если только ей не придет в голову выйти на улицу на ночь глядя.
К вечеру я вернулся на пост. Хотя официально я считался бойцом действующей армии, меня никто не трогал: когда вокруг спокойно, я мог делать все что угодно. Я доказал, чего я стою в городе и в горах, и все знали, что в случае неприятности на меня можно положиться.
В тот вечер я взял винтовку и бинокль и переместился в другой квартал. Я пошел южнее и провел ночь на заброшенной крыше. Один-единственный выстрел. Я прекрасно его помню, женщина, вероятно, недавно поругалась с мужем и пулей выскочила из дома, она шагала, крича и грозя кулаком в сторону здания, откуда только что вышла. Мягкий свет лучился с одного из балконов. Затем она будто задумалась, возвращаться ли домой, в растерянности обвела взглядом темноту, не понимая, куда идти, сделала шаг назад, и я попал ей в середину спины, идеальный выстрел. Никто не вышел посмотреть, что с ней случилось.