Совершенство
Шрифт:
– Люди думают, что все из-за детской травмы – думаю, доля истины тут есть, но в основном дело в том, что я – просто сумасшедший, который вытворяет всякие безумные штуки. Здесь столько людей заботилось обо мне, что просто нереально чувствовать себя одиноко.
Она смотрит на него, улыбаясь, но глаза у нее сочувственно-синего цвета. Колин впивается взглядом в ее лицо, впечатывая в память каждое выражение. Его тянет к ней настолько сильно, что хочется орать, швыряться ветками, камнями, хочется каким-то образом заявить на нее права.
– Так, значит, ты всегда был Ребенком-у-которого-умерли-родители? –
Он смеется – она очень точно ухватила, что в этом городке у каждого есть неофициальный титул.
– Думаю, раньше – да. Теперь я Тот-парень-который-прыгнул-с-пяти-метров-на-дно-карьера-и-остался-жив. Это даже Дот слышала.
Она качает головой:
– Ты просто псих такое сделать. – Но глаза у нее переливаются металлическим карим.
– И ты туда же. Только не это!
– Колин. Совершенно объективно, это сумасшествие.
– Это не сумасшествие, – говорит он. – Это вопрос страха. Физически у нас у всех одинаковые возможности, по крайней мере изначально. Разница в том, что я не боюсь попробовать.
Та выходка помнится Колину лучше всего: он подкатил велосипед к краю обрыва, сделал глубокий вдох, поймал равновесие – глаза сосредоточены, мышцы напряжены – дернул на себя руль и прыгнул. Байк прорезал воздух, как бритва, прямо вниз, к валуну. Оба колеса слегка коснулись камня, а потом покатились по каменистой тропе вниз, на самое дно. Он приземлился рядом. Тело в синяках, рука сломана.
– На следующий день я встретил тебя, – добавляет он. Пьянящее чувство от вчерашнего прыжка было еще свежим, и тут появилась она: самое красивое существо, какое он видел в жизни. Второе настолько же ясное воспоминание. Она хмыкает, задевает пальцами его руку, и щекочущий разряд взлетает вверх по руке прежде, чем погаснуть. Ему нужно большего. Он до боли жаждет ее прикосновения. И это не просто гормоны. Словно Колина физически тянет к ней, как магнитом, и ему приходится прилагать силы к тому, чтобы удерживаться на мало-мальски приличном расстоянии. Он медленно убирает руку, сжимает ее в кулак.
– Интересно, как называли тебя, – говорит он, стараясь отвлечься от внезапного импульса швырнуть ее на землю и накрыть собственным телом. – Девушка-которая-громко-фыркает?
Она фыркает, потом шлепает его по руке, будто это он виноват.
– Может быть.
– Девушка-с-дурным-глазом?
– Это только для тебя. – Коронное появление ямочки.
– Ну да, – усмехается он. – Девушка-которая-сделала-всех-парней-на-химии?
Она уже начинает отвечать, сияя и с гордым видом, но тут ее взгляд падает не его руки, судорожно сжатые в кулаки, и сразу настораживается:
– Что-то не так?
Он встряхивает руками. Нервный смешок.
– Ничего.
– Ты чем-то расстроен?
Колин опять начинает идти, качнув головой в знак приглашения в сторону тропинки. Он не представляет, как это сделать, как вообще он сможет это сделать. Она ему нравится. Он хочет, чтобы Люси была его девушкой во всех отношениях, в том числе, чтобы он мог ее коснуться.
– Колин?
Он останавливается, разворачивается к ней:
– Что?
Смеясь над этой внезапной остановкой, она идет к нему:
– Что случилось?
– Ты мне нравишься, – вырывается у него. – Очень.
Сердце у него сжимается, а потом начинает неистово биться, и Колину хочется повернуться и бежать сломя голову вниз по тропинке. Вместо этого он стоит и смотрит, как на ее лице удивление сменяется радостью.
– Да?
– Да. И очень трудно быть все время рядом и не иметь возможности прикоснуться к тебе, – говорит он тихо.
– Для меня тоже, – встав на цыпочки, шепчет она: – Но я хочу попробовать.
Кончиком языка она прикасается к пирсингу на нижней губе.
– Я думаю об этом, – говорит она, и ее дыхание пахнет дождем и цветочными лепестками. – Я хочу целовать тебя, пока голова у тебя тоже не закружится от желания.
– Ты хочешь сказать, что у тебя от желания кружится голова? – удается выдавить Колину только с четвертой попытки.
Она опять приподнимается на носочках, и он ловит ощущение, похожее на прикосновение губ на щеке. Он поворачивается к ней, но его встречают не губы, а быстро опущенная голова. Немного смутившись и совсем ничего не понимая, он уже готов отступить, но тут ее рука ложится ему на грудь.
– Подожди, – просит она. – Просто не торопись.
Еле касаясь ее губ сначала щекой, потом носом, он придвигается ближе, надеясь, что дрожит она от нетерпения, а не от чего-то еще, гораздо менее приятного. Она поднимает лицо ровно настолько, чтобы их губы соприкоснулись, и, сдерживаясь, он, что есть силы сжимает кулаки. Все по-другому; ее губы ощущаются по-другому. Как энергия, как электричество; и есть ощущение, будто стоит ему прижаться сильнее, и она испарится. Но все же это – губы: полные, улыбающиеся и теперь немного влажные. Когда он вновь наклоняется к ней, пробует их на вкус, она испускает тихий стон удовлетворения. Это звук страсти, звук воздуха и огня, и Колин чуть не теряет контроль, чуть не хватает ее, впиваясь пальцами. Но вместо этого он делает шаг назад, прерывисто дыша, и смотрит на нее.
– Ладно, это было неплохо для начала.
– Неплохо для начала? – смеется Люси. – Память у меня – одно большое решето, но я вполне уверена, это лучший первый поцелуй в истории этого города.
Он осторожно берет ее под локоть, чтобы вести дальше по тропинке. Этот поцелуй для него – это огромный шаг в нужном направлении и все же лишь малая толика того, что ему от нее нужно. В груди – будто взведенная пружина, которая скручивается все туже и туже.
Гипс Колину сняли уже два дня назад, и, кажется, никогда он еще не был так рад возможности помыть посуду. Они с Дэйном закончили уборку на кухне, и Колин задержался, чтобы побыть с Дот. Она сегодня какая-то тихая. Не насвистывала во время готовки, никому даже лопаточкой по рукам не досталось. Просто тихая, задумчивая Дот, и это реально начинает его тревожить.