Совесть короля
Шрифт:
Двое его слуг упали под натиском нападавших, однако и те понесли потери — кто-то вскрикнул от боли, а кто-то рухнул наземь. Линия обороны Грэшема подалась назад. Казалось, еще мгновение — и она будет сломлена, однако затем слуги сэра Генри вновь вернулись на исходную позицию. Отброшенный назад предводитель бандитов обернулся к товарищам, обозвал их трусами, после чего вновь ринулся в атаку.
Нападавший был невысок и худощав, с козлиной бородкой и близко посаженными глазами. Помимо дубинки, у него имелся длинный нож. С диким криком занеся дубинку над головой, он устремился на Грэшема и его людей.
Но уже в следующее мгновение кисть, по-прежнему сжимая
Остальные бандиты уставились на лежащую на полу кисть, на проломленный череп своего главаря и на обрубок его руки. Не проронив ни слова, налетчики развернулись и побежали. Надо отдать им должное, даже в бегстве они соблюдали некое подобие порядка. Вскоре один из них что-то крикнул, и негодяи вернулись, чтобы подобрать своих. Восемь или девять головорезов были ранены, однако могли передвигаться самостоятельно. Двое встретили в театре свой конец. Или трое? По подсчетам Грэшема, никак не меньше. Пожалуй, даже четверо, если считать предводителя. Двое из нападавших — один дюжий детина, второй пониже ростом и покостлявее — попытались вытащить главаря, но его ноги застряли под скамейкой. Люди сэра Генри тотчас ринулись на них.
— Стоять! — приказал им Грэшем. Нет, не крикнул даже, а, скорее, прохрипел. В горле у него пересохло. Довольно кровопролития. Они сумели себя защитить. — Заберите его! — велел он бандитам, по-прежнему держа наготове шпагу.
Двое бандитов, понимая, что второго приглашения не последует, быстро метнулись вперед, подобрали тело и оттащили его прочь. Слуги Грэшема даже не пошевелились. Затем тот громила, что покрепче, перебросил труп главаря через плечо. Из обрубка руки по-прежнему текла кровь, правда, теперь значительно слабее. То, что совсем недавно было человеческой кистью, осталось лежать в пыли на полу.
Не оборачиваясь, Грэшем попытался нащупать руку Джейн.
И не нашел.
И тут он услышал крик. Кричала Джейн. Это был ее голос.
— Он там!..
Грэшем обернулся и в ужасе застыл на месте. Джейн, его красавица Джейн, женщина, которую он любил больше всего на свете, была вся в крови — перемазанное кровью лицо, пропитанный кровью лиф платья…
Она ранена? Куда ее ранило?!
И тут до него дошло: это не ее кровь, это кровь головореза, которому он отсек руку. Джейн обдало его кровью, как майским дождичком. Глаза ее были широко раскрыты, а рука, которую сэр Генри пытался нащупать, указывала куда-то ему через плечо. Грэшем машинально отметил про себя красные пятна вокруг ее талии — следы его собственных перепачканных кровью рук, оставленных, когда он тащил жену в безопасное место.
Сэр Генри обернулся, и в следующее мгновение время словно замедлило для него свой бег раз в десять, если не в двадцать. Он видел, как Манион открыл рот, пытаясь предупредить, однако слов не услышал, как если бы на мир опустилось полное безмолвие. Там, почти на другой стороне зала, застыла фигура в черном
Судя по всему, незнакомец следил за дракой от начала и до конца. Он же ее и организовал. И заранее зарядил арбалет — залог своей победы.
Палец лег на спуск. Послышался звон тетивы. Затем незнакомец отбросил арбалет. Оружие упало на пол, а стрелявший бросился вон из театра «Глобус».
Из горла Грэшема вырвался отчаянный крик, который сотряс все его тело от сердца до легких, но сам он ничего не услышал. Сэр Генри лишь увидел, как стрела отделилась от арбалета, а он медленно — по крайней мере, в сравнении с той скоростью, с какой неслась к нему оперенная смерть, — толкнул Джейн на пол и загородил ее своим телом. И вновь рука его нащупала пустоту — реакция жены оказалась молниеносной, она распласталась на полу, не дожидаясь его подсказки. И Грэшем понял — сейчас его тело окажется именно там, где должно было находиться тело Джейн, и именно туда несется выпущенная из арбалета стрела. Буквально в последний момент он попытался увернуться, сдвинуться таким образом, чтобы подставить под выстрел руку или даже грудь, но только не спину.
Это было сродни хитроумному акробатическому трюку — ноги его оторвались от земли, голова устремилась вперед, тело выгнулось вверх, и в тот момент стрела попала в цель.
Она пронзила атласную куртку и лишь едва задела плоть. Стрела впилась в стену с такой силой, что на треть ушла в мягкое дерево. Буквально пришпиленный к стене, сэр Генри несколько мгновений болтался в воздухе. Затем свет, звуки, краски, тепло вернулись как по мановению волшебной палочки.
Манион в последние секунды своего рывка к хозяину зацепился за сломанную скамью и грохнулся на пол.
— Господи милостивый!.. — воскликнул сэр Генри, выворачивая шею, чтобы посмотреть на стрелу.
По телу Маниона пробежала дрожь. Он поднялся на ноги и, не предпринимая никаких попыток к тому, чтобы снять пришпиленного к задней стене театра хозяина, укоризненно заявил, как будто речь шла о сущей безделице:
— Говорил я вам, что бывает с теми, кто любит ходить по театрам.
Ткань куртки и рубашки, не выдержав веса тела, порвалась, и Грэшем самым неподобающим образом рухнул на пол, сбив с ног Маниона и перепачканную в крови Джейн.
Еще мгновение — и слова Маниона показались самой смешной шуткой на свете. Младший Гарри, несмотря на глубокую рану в голове, захихикал, сначала тихонько, а затем все громче и громче. Этот его глупый смех оказался заразительным. Вскоре хохотали уже все остальные — и сам Манион, и Грэшем, и Джейн. Да что там смеялись! Просто покатывались со смеху, и от этого дружного хохота содрогался пол.
Правда, веселье длилось недолго. Смех смехом, но многие из слуг сэра Генри были ранены. Один из их товарищей лежал без сознания, другой едва подавал признаки жизни. Трое были с головы до ног перепачканы кровью и плохо соображали, что происходит вокруг. Они зажимали руками раны и еле могли передвигать ноги. У одного точно сломана рука. Другие, придя в себя, вскоре тоже обнаружат, что у них повреждено — у кого палец, у кого ребро. Те, кто держался на ногах, поднялись, те, кого ранило, растерянно смотрели, как по одежде расползаются, темнея на глазах, кровавые пятна.