Совесть негодяев
Шрифт:
Пахомов приехал на дачу вместе с Комаровым И Чижовым. Соболев уже был здесь. Его, казалось, ничего не могло вывести из себя. Спокойным и скучным голосом он рассказал, как был обнаружен труп вернувшейся молодой женщиной, как вызывали милицию, как нашли второй труп в кустах, в ста метрах от дома.
— Уже второй свидетель, — в сердцах сказал Пахомов, — совсем не умеем работать.
Не дожидаясь окончания обычных следственных действий, он вышел из дома.
— Протокол осмотра места происшествия пришлете ко мне, — строго приказал он Чижову. Поняв,
Пахомов вышел в сад и попросил у Комарова сигареты.
— Ты ведь бросил, — напомнил ему Комаров.
— Давай, давай, не жмись, — протянул руку Павел Алексеевич, — интересно, как они могли узнать, что мы его ищем.
— Может, через Никитина? — предположил Комаров.
— Через кого угодно может быть, — разозлился Пахомов, — у нас не прокуратура, а проходной двор.
Он взял сигарету и начал судорожно мять её в руках, не решаясь закурить.
— Я буду в той беседке, — показал Соболеву Пахомов, — приведи туда Марину Казанцеву. Я с ней поговорю. И внимательнее, внимательнее все осмотрите. Может, хоть какие следы найдем. Пойдем, Валя, — предложил он Комарову, — столько лет в прокуратуре работаю, а покойников смотреть не люблю. Это не для меня.
В беседку предусмотрительный Соболев приказал отнести несколько бутылок минеральной воды для начальства и попросил хозяйку дачи пройти туда для беседы со следователями. Казанцева послушно согласилась. Ей шел двадцать пятый год, и она была по-настоящему красивой женщиной, высокой, стройной, с великолепным бюстом и роскошными каштановыми волосами, словно только что сошедшая с подиума манекенщица мирового класса. На ней было строгое темное платье и небольшой белый жакетик. Первое потрясение у молодой женщины уже прошло, и она наверняка теперь не без удовольствия думала, что все оставшееся на даче имущество записано на её имя и будет принадлежать ей всегда, уже без оказания различных услуг своему грозному любовнику.
Марина не хотела сознаваться даже самой себе, но она панически боялась своего любовника. Однажды за какую-то провинность он жестоко избил её своим ремнем, и этот урок она, как покорная собачонка, запомнила на всю жизнь. Правда, справедливости ради, стоит отметить, что это был единственный случай, а в остальном Анисов был более чем щедрым. Подарил ей эту дачу, машину, держал при ней охранника, а в последнее время даже не требовал интимных услуг. Только Марина и супруга Анисова знали, что он постепенно становился импотентом и каждый новый поход в постель заставлял Марину проявлять чудеса изобретательности, чтобы хоть как-то разжечь потухшее воображение своего патрона.
Теперь, сидя перед следователем и уже выплакав первые слезы, она деловито подсчитывала, что из имущества Анисова, имевшегося на даче, можно объявить своим, а что придется отдать. И это расстраивали её сильнее, чем смерть Анисова.
— Марина, — спросил Пахомов, — последнюю неделю вы были все время с ним?
— Да, — кивнула женщина, притворно вздохнув, — хороший
— Об этом потом вы нам отдельно расскажете. Сейчас отвечайте строго на вопросы. Он никуда не отлучался за последние дни?
— Нет, — подумав, ответила Марина, — почти никуда.
— Что значит почти?
— Отлучался раза два, но не больше. Все остальное время сидел на даче. Пил много. Покойный Федя ящиками водку возил.
— Федя, это его убитый охранник? — уточнил Пахомов.
— Да, такой исполнительный парень был. И такой веселый.
— А когда уезжал Анисов? В какие дни?
— Неделю назад уезжал куда-то, сказал, важное дело. И вчера вечером уезжал. Вместе с Федей поехали. И еще двоих ребят вызвали из охраны «Делоса». Они за ним на машине приехали.
Пахомов с Комаровым переглянулись.
— Кто это был, вы их знаете?
— Одного, кажется, Тимуром зовут. Он из Казахстана был. Другого не знаю. В первый раз видела.
— Долго его не было?
— Кого? Тимура? Так он всегда только за Анисовым и приезжал.
— Нет, самого Анисова.
— Нет, не долго. Часа три. Вернулся он сюда возбужденный такой и снова пить стал. Всю ночь пил. И потом даже приставать ко мне стал под утро. Обычно он этого не делал, а тут словно что-то нашло на него.
— А он разве не был вашим любовником? — спросил Пахомов.
— Какой любовник? — презрительно фыркнула Казанцева, поморщив свой красивый носик. — Название одно. Он уже и не мужик был. Ему ведь за сорок было. А если мужик в этом возрасте пить начинает по-черному, то все, хана ему. Ничего не поможет. Вот он и перестает мужиком быть.
— Интересное наблюдение, — пробормотал, с трудом сдерживая смех, Комаров, — прямо философия.
— Он ничего не говорил? С кем именно встречался?
— Нет, только грозился часто. Говорил о каких-то списках.
— О чем?
— О каких-то списках. Я толком не понимала.
— Что он говорил, вы можете вспомнить точнее?
— Говорил… говорил — «я им всем покажу, они у меня все в кулаке».
— А какие списки, не говорил?
— Нет, ничего не говорил. Я спросила было — какие это списки? Так он сразу накричал на меня, дурой обозвал.
— А где лежат эти списки или у кого они могут быть, он говорил?
— Нет, ничего не говорил. Хотя подождите, утром он сказал такую фразу: «Они думали Сережу убить и, нас всех на испуг взять». Но я ничего не поняла.
— Кто «они»?
— Я не знаю. Просто он так сказал.
— Больше он никуда не выезжал?
— Нет, больше никуда.
— Вы не знаете, случайно, он не хотел уехать из страны?
— Не хотел, точно. Мне, говорил, и здесь лучше всех.
— Он боялся чего-нибудь?
— Не замечала. Наоборот, всегда первым в драку лез.
— Я имел в виду не физическую храбрость.
— Нет, ничего не боялся, — ответила Марина и, воспользовавшись тем, что Пахомов налил себе минеральной воды в стакан, сразу задала единственный интересующий её вопрос: — А как с дачей будет?