Совесть палача

Родин Игорь Олегович

– Милый, – нежно пропела она. – Давай повторим? Возьми меня, я вся горю!

Это она так подшучивала, когда ей действительно хотелось добавки. Будто смущаясь своей ненасытности.

То ли свет так странно упал, то ли позу она

приняла чересчур кошачью, только в отблесках экрана телевизора привиделось мне на постели странное существо. Даже не женщина-кошка, гораздо страшнее. Будто старый лев с женскими прелестями, неуместными на пахучем войлочном теле раскинулся прямо у меня в кровати. А голова её лежала на подушке, разметав веером рыжую гриву вокруг. И просматривались в ней тёмные пряди.

На миг мне показалось, что пряди шевелятся, неуловимо утолщаются на концах, обретая форму змеиных головок. Бр-р-р! Жуткое зрелище. Моё либидо, и так спокойное после недавних игрищ, теперь совсем увяло и спряталось глубоко внутрь, раком-отшельником.

И холодно, отстранённо-рассеяно, но совершенно откровенно я ей выдал:

– Что-то не хочется! Давай после…

Глава четвёртая. Откровенность за откровенность

Голос совести всегда можно отличить от всех других душевных побуждений тем, что он требует всегда чего-то бесполезного, неосязаемого, но прекрасного и достижимого одним нашим усилием.

Лев

Николаевич Толстой

Прошло две недели с того момента, как я усомнился в своей боевой подруге-ведьме, на моей ли она стороне? Да зря. Сомнения и домыслы мучают больную голову, а ответ прост: конечно, на моей. А злые потусторонние силы во главе с потёртым львом просто используют её в тёмную, подползают ко мне пластунами и татями, берут в тиски. Выдают её за их приспешницу, подставляют, обманывают. Или я просто себе накрутил. Скоро «крышняк» совсем съедет. Вот и эта суббота выдалась горячей. Опять нам везут «полосатика» с зелёнкой на лбу, опять мне лично встречать дорогого гостя. Ну и пусть. Заодно заскочу к кому-нибудь из подопечных моего серпентария на душевную беседу.

Погоды стояли жаркие, комарьё попряталось до вечера, и я вышел во внутренний двор, лично поприсутствовать на «обмене». Плановый железнодорожный караул, после того, как перегрузил зеков из «Столыпина» в «автозаки», превратился во встречный и прибыл к нам, чтобы выблевать из камер и «стаканов» своё тухлое содержимое. Усталые, вялые, прибитые жарой конвоиры-часовые утирали пот и нехотя ползали по площадке приёма контингента. Они гортанно и визгливо перекрикивались с начкаром:

Конец ознакомительного фрагмента.