Совесть вне памяти
Шрифт:
Николай Иванович поднялся со стула и оба медика скрылись за дверью.
Первым порывом Борисова было желание сохранить все, что пряталось в закоулках памяти. Но уже в следующее мгновение он вспомнил Тамару, вечный страх в ее глазах, судорогу, пробегающую по ее телу при каждом его резком движении. И тьма, без которой она не способна ни на какие чувства. А что ждет его? Вечный холодный пот, в котором он просыпался в последние дни? Шараханье от каждого шороха? Каким он станет? Примет ли его Тамара, узнает ли мать? Не придется ли ему потом топить свои воспоминания в стакане? Или, может быть, в Неве?
Внезапно у Александра появилось
Они вместе почти месяц, и только сейчас Тамара научилась улыбаться. Сколько времени уйдет на первую улыбку у него? Перед глазами Борисова до сих пор стояли расширенные от ужаса зрачки девушки – там, в метро. Именно они, наполненные ужасом глаза и решили вопрос: хватит с них двоих ее воспоминаний.
Он открыл дверь, вышел в коридор. Психологи курили, усевшись на подоконник. Саша направился к ним.
– Так как, Александр? – погасил сигарету Сергей Сергеевич.
– Доставайте свои скальпели, – вымученно усмехнулся Борисов, – Я согласен.
–…штабные крысы уверены, что война кончилась. Раз они отрапортовали, то боевых действий уже быть не может. И санитарная машина просто заблудилась. Скоты безмозглые. – Лейтенант не устроил построения, он просто пришел в курилку, засмолил сигарету, стряхивая пепел на бетонный пол, глядя на ослепительно-голубое, жаркое небо и негромко ругая привыкших к очковтирательству генералов: – По их мнению, нам достаточно прогуляться туда, и показать пальцем водителю, куда ехать надо. – Он кинул окурок в закопченное ведро посреди курилки и перешел на серьезный тон. – Слушай меня, ребята. Госпитальный Газ-66 заметили с вертолета в поселке «Путь к коммунизму». Я так полагаю, что сквозняком его туда задуть не могло. А потому – оружие проверить, морды лица раскрасить, боекомплект получить; каски, бронежилеты, аптечки, – все по полной программе. Вылет через час.
Ми-8 высадил их на узкой полоске между виноградником и редкими посадками плодовых деревьев – саженцы еще до плеча не доросли. С этой стороны поселка был виден только длинный одноэтажный кирпичный дом и глубоко вросший в землю каменный амбар перед ним. Санитарный фургон стоял немного левее амбара: колеса накачены, двери закрыты, с виду – целый и невредимый.
Они рассыпались в цепь. Трое – слева от лейтенанта, четверо справа. Борисов, как всегда, оказался правофланговым.
В поселке не заметно было ни малейшего движения, ни радости, ни проклятий, и Саше это страшно не нравилось.
Отделение двинулось вперед – глаза настороженно шарили вокруг, ноги бесшумно касались земли. Только приглушенное дыхание слышалось в знойном воздухе. Все ребята, даром что мальчишки девятнадцати лет, были уже опытными воинами, и легко могли заметить мину или засечь снайпера. Все они давно чуяли засаду, и когда с легким стуком упала прикрывавшая окно амбара дощечка, все успели залечь еще до того, как прозвучал первый выстрел.
Но легче от этого не стало. Пули свистели над самой травой, чиркали по спине, обжигали близким дуновением. Крупнокалиберный пулемет бил непрерывно. Умело бил, сволочь, профессионально. Не давал даже носа поднять, не то что отстреливаться.
Борисов вжимался в пыль за крохотной, незаметной нормальному человеку кочкой, стараясь стать маленьким, незаметным
– Лейтенант, вертушку вызывать надо, не то хана нам всем! – Грохнул пулемет, донесся вскрик. Саша представил себе, что может сделать с человеком пуля крупнокалиберного пулемета и на душе стало муторно. Надо заткнуть глотку этому гаду, но как? Он попытался поднять голову – кочка тут же дрогнула от вошедших в нее нескольких пуль.
Земля русская, мать наша, кормилица и заступница, спаси меня и защити…
Но должны же патроны у этого гада кончиться!
Пули зашлепали где-то в стороне, стрельба на миг смолкла, и он, вырываясь из смертельной безнадежности, вскочил, метнулся вперед, давя на спусковой крючок автомата, а глазами выискивая кочку, ямку, деревцо, хоть травинку, за которой можно залечь, спрятаться, скрыться, чтобы потом подобраться еще ближе к этой сволочи… Ничего…
А хищный черный ствол уже повернулся к нему, уже начал выплескивать смерть… Никакой бронежилет не спасет. Он упал, пули просвистели над головой. Ствол немного опустился, фонтанчики от попаданий крупнокалиберных пуль, извиваясь змейкой, побежали к нему. Ровная, как блин земля, и он, беззащитный, как карась на сковородке.
– А-а-а… – вырвался из глотки предсмертный крик…
Но в этот миг он, холодея от восторга и надежды, заметил краем глаза, как лейтенант поднялся на колено, хладнокровно прицелился… Какие у него были шансы? Один выстрел метров со ста в цель размером с тарелку… Гулко рявкнул подствольный гранатомет, почти сразу ухнуло эхо разрыва… И смертоносная змейка остановилась, не добежав до Борисова считанные сантиметры. С юркостью ящерицы он дополз до амбара, встал на ноги, заглянул в окошко. Оттуда едко пахнуло порохом и кровью.
Но отделению не дали подняться – из-под санитарного грузовика нестройно затрещали два автомата. Лейтенант опять ткнулся носом в траву, ребята стали огрызаться короткими очередями.
Только Борисова старый прочный амбар надежно закрывал от огня. Лезть под пули Саша не стал. Он лег и быстро пополз к дому. Метров десять. Ерунда. В окне мелькнула тень. Не дожидаясь смертоносных выстрелов, он кинул туда гранату. Обиженно звякнуло, рассыпаясь, стекло, и оглушительный взрыв вынес наружу осколки вместе с рамами. Саша рыбкой нырнул туда, в густой дым, ощутил под собой дергающееся в судорогах тело, вскочил на ноги. Дым быстро развеивался. Дверь в комнату снесло с петель, за ней виднелся проем входной двери, в котором невероятно четко светилась мирная картинка – голубое небо с одиноким снежно-белым облаком, зеленые кроны усеянных персиками деревьев, оранжевый штакетник, оплетенный горохом, приоткрытая калитка, усыпанная желтым песком дорожка к ней. За тонкой стенкой послышались торопливые шаги – Борисов наугад выпустил туда длинную очередь, метнулся в дверь, точным одиночным выстрелом снес бородатую голову в зеленой тюбетейке, мелькнувшую сбоку и выскочил на улицу.
Бревенчатый некрашеный сарай в конце штакетника, кипа сена. Никого.
Он пробежал вдоль дома и осторожно выглянул из-за угла. Санитарный фургон уже стоял на ободах – ни одного целого колеса. Зато оба бандита были как на ладони; лежали всего метрах в пяти, прячась за изрешеченными колесами. Один, бородатый, в полевой форме, другой в белой рубашке, но оба в зеленых тюбетейках. Спины мокрые от пота – устали, сволочи, от убийств. Легкий ветерок доносил от них липкий запах сырого мяса и мочи.