Совесть. Гоголь
Шрифт:
Наконец, пребывая в полном смятении, он выбрался из лома Талызина. Ему явилась счастливая мысль побывать у Бодянского [41] , в тайной надежде на то, что Осип Максимович, профессор, к тому же земляк, более всех прочих знакомых заваленный делом, едва ли призадумается над тем, отчего так внезапно он воротился с половины пути, а там весть придёт от Бодянского, который станет без вниманья пересказывать о его возвращении как о происшествии самом обыкновенном, а тон этого рода — дело первейшее: равнодушие Бодянского всенепременно заразит и прочую братию, тоже и та не спохватится подивиться
41
Бодянский Осип Максимович (1808 — 1877) — профессор истории литературы славянских наречий в Московском университете; был секретарём Московского общества истории и древностей российских; земляк Гоголя.
Он застал профессора за корректурами «Чтений общества истории и древностей российских», которых сам был усерднейший чтец.
Незадача, постигшая с первого шага, тут же сбив его с толку, умертвила приготовленья и мысли. Он сам до крайней степени не терпел, когда ему досужие люди мешали работать, и оттого слишком остро чувствовал сам, когда мешал работать другим.
Он пробормотал извинения и намерен был в тот же миг удалиться, однако, отодвинув от себя корректуры, добрейший Бодянский весело поднялся навстречу, шагнул своей ковыляющей походкой, крепко стиснул ему обе руки и с самым дружеским расположением усадил на диван, приговаривая:
— Рад, рад, что зашли. Давненько не приходилось мне отведывать от источника сладостей. Знаете, все дела да дела, а вот нынче и удовольствие мне. Простите, что сам не бываю у вас.
Невнимательно выслушав, чувствуя только неловкость, что приходилось прилгнуть, он уже стал подниматься:
— Я к вам на минутку, я только так, заехал, и всё, тотчас далее, там меня ждут.
Усаживаясь рядом, придерживая его за колено, добрейший Бодянский вдруг так же весело вспомнил:
— Да ведь вы уезжали! Кажется, на зиму всю, а!
Взглядывая исподлобья и искоса, проверяя придирчиво, в самом ли деле профессору безразлична внезапность его возвращения с половины пути, он сочинил совершенно рассеянный вид:
— В некотором роде... впрочем, да... уезжал...
С тревожным вниманием заглядывая в глаза, добрейший Бодянский поспешно спросил:
— Отчего ж воротились? Не стряслось ли чего?
Он словно не расслышал вопроса, оглянул рассеянно стены, кресла, столы, точно проверяя после разлуки, всели предметы на своих законных местах, и ответил с усиленным равнодушием:
— Да нет, помилуйте, что же могло приключиться со мной?
Подавшись к нему, добрейший Бодянский, знакомый с причудами его обращенья, всё тревожней, всё внимательней вглядывался в лицо:
— Нет, в самом деле, решительно ничего?
Он слишком тщательно обдумал этот визит и по этой причине заранее не припас подходивший к случаю неопределённый ответ, откровенность же была неуместной, запретной, и он было вздумал сослаться на поломку неудачно приобретённой коляски и перевести на мошенничества наших продавщиков, да успел испугаться, представив в один миг десятки вопросов по этому поводу, на которые ещё затруднительней стало бы отвечать. Иных же дипломатических штук не находилось в растревоженной голове, и он произнёс неожиданно для себя:
— Мне как-то грустно сделалось в Калуге.
Вздохнув
— Такое со всяким случается, и частенько, по правде сказать, даже со мной, однако же нынче вы так и смотрите молодцом.
Он исподтишка оглядывал давнего друга проницательным взглядом, и почудилось как-то, что давний друг всего лишь напускает доверчивость самую полную, а в действительности нисколько не верит ему: глядит как будто совершенно спокойно, да что-то слишком уж пристально — это к чему?
Он согласился, втайне размышляя над этим:
— Да, нынче вся муть решительно с меня соскочила.
Добрейший Бодянский с полным удовлетворением воскликнул:
— Вот и прекрасно!
Тут он решился легонько поворотить разговор, ему неприятный, искусно напустив вид чрезвычайного интереса:
— А вы и порассказали бы мне, что тут новенького стряслось без меня.
Добрейший Бодянский уселся поплотней и начал, точно к лекции с кафедры приступал:
— Вам ведь надобно, дело известное, об чём толкует Москва. Таким образом, новенького не слышалось ничего. Впрочем, какой-то Писемский [42] явился из Костромы, привёз с собою комедию. Погодин на всех углах говорит, что комического таланта большого, да об этом деле порасспросите его самого, он читал, а нам читать не давал. Впрочем, сбирался куда-то в отъезд.
42
Писемский Алексей Феофилактович (1821 — 1881) — писатель, критик, лучшие произведения — роман «Тысяча душ» (1858) и драма «Горькая судьбина» (1859).
Он слушал совсем без внимания, глубоко переживая свой внезапный ответ, будто сделалось грустно в Калуге, который представлялся недопустимым и глупым, так что уже непременно покатятся нелепые слухи, сплетни позаведутся, как снежный ком, того гляди, придавят его ненароком, и надо было бы спешно рассеять возможную в этом направлении мысль, что с ним всё-таки нечто необычайное, странное приключилось в пути, пока эта мысль сама собой не засела в обстоятельной профессорской голове, да спешно придумывать он не был горазд, ещё больше робея, замыкаясь и оттого нередко говоря невпопад.
Наконец, порядком измучив себя, придумав лучше бросить Москве свежую мысль о поэме, чтобы поотвести от личности автора отовсюду направленные, испытующие глаза, точно он намеревался что-то украсть, он выждал момент и поднялся:
— Благодарю от души, слушал бы вас целый день, да уж пора. Дорога порядком расшевелила меня, тотчас набросился на «Мёртвые души». Извините покорно, а уж не терпится мне.
Легко поднявшись, ковыляя следом за ним, добрейший Бодянский широко улыбался:
— Ужасно рад за вас, чрезвычайно! Желаю удачи!
Он вышел с облегчённой душой, однако припомнил, уже отходя от крыльца, что спервоначалу соврал, что имеет намеренье сделать визиты, и потому к себе воротился растерянным и горя от стыда.
Он вновь оказался во власти тёмных предчувствий, так что даже подумал, что становится мнительным, поддавшись действию нелепых своих передряг, которые не стоят вниманья, а чрезмерная мнительность могла быть признаком настоящей болезни, которой, разумеется, не было у него, однако которую многие в нём находили.