Советская фантастика 50—70-х годов (антология)

Коллектив авторов

— Что-то ты замолчал, Шан. Я не слышу воплей радости. Ведь я же согласился. Ты уговорил меня, Шан. Я даже принял твой дележ — половина на половину. А мог бы… Но я уважаю смелость. Так что же ты проглотил язык, мой дорогой компаньон? Или…

— Я жду твоих приказаний, Горон.

Вынырнул на мгновенье дедушка-садист, залился дробным хохотом, поощрительно потрепал плечо Шанина. И скрылся, спугнутый жесткой диктовкой Горона-хозяина:

— Мы сейчас перейдем ко мне на катер. Мож вместе с кораблем, чернуком и сикером пусть проваливает ко всем чертям. Ты получишь форму и документы полицейского гвардейца — не «липу», настоящие. На днях мы

проводим большую операцию по розыску крупного государственного преступника Канира Урана, по кличке Бин. Мы накроем его. Что с тобой, дружок?

— Ничего. Я слушаю.

— В поимке Бина ты проявишь чудеса храбрости. И я отправлю тебя, как героя, сопровождать преступника в Дрому, с рапортом министру государственного милосердия, высшему Тирасу Уфо, славному командиру легиона «Слуг справедливости», которых в просторечии почему-то величают «топорами». Странно, Шан, что ты запамятовал имя моего дорогого друга Тираса, странно… Тирас примет тебя. Ты передашь ему кое-что. Остальное зависит от тебя. С той минуты тебе придется отрабатывать свою половину доли. А я посмотрю. Я буду за твоей спиной даже в… Впрочем, ты понятливый малый.

— С пустыми руками мне никто не поверит. Я окажусь на яблоне раньше, чем открою рот.

— У тебя будет образец. Это все, чем я могу тебе помочь. А насчет яблони… Отличный код! Мы будем называть наш товар «Силайские яблоки».

Замурлыкал востроглазый старичок, подхватил саквояж и, пропуская Шана в рубку, подмигнул:

— Яблочки силайские…

4. Дедуктивная часть

Весь путь от Силая до Дромы пассажир проспал, и только когда аэробот пошел в посадочный вираж, он недовольно зарычал и напрудил под себя. Полицейский гвардеец с вензелем сержанта, скрипнув зубами, взялся за тряпку.

— Оставь его в покое. Он опять будет биться.

— Но это — я. И я не позволю, чтобы всякая шваль скалила зубы над Бином… Ой.

Сержант схватился за прокушенный палец.

— Говорю, оставь. Ему уже ничем не поможешь. Человек убит в нем давным-давно.

— Но он — это я, понимаешь, я! Я мог бы стать таким, если бы…

— Замолчи. Немедленно замолчи. Сопливый истерик. Ты всё погубишь. Не только себя и меня — всё!

Пассажир тяжко, с подвывом заскулил.

Пилоты не успели еще сбросить трап, как прямо по посадочной полосе к аэроботу подкатилась закрытая машина. Из нее посыпались широкогрудые парни в небесно-голубых мундирах. Не обращая внимания на двух «пернатых» коллег, они споро взялись за дело и через минуту клетка с рычащим и воющим Бином была уже в машине. Шан долго не мог понять, кто у них старший, пока не приметил рядом с водителем скучного человека с двумя серебряными топориками в петлице.

— Окс-капитан, у меня сопроводительный пакет и письмо к высшему Тирасу.

Скучный человек протянул из кабины руку.

— Мне поручено передать их лично.

Рука нетерпеливо дернулась. Секунду поколебавшись, Шан сунул письмо и пакет в ленивые пальцы. Рука исчезла. Взвыла сирена, и тяжелый фургон с неожиданной прытью умчался по бетонному полю, оставив растерянных и недоумевающих гвардейцев на произвол судьбы.

— Я не знаю правил этикета в этих кругах, но с точки зрения нормального хамства нас встретили в Дроме сдержанно.

Они шли с летного поля не спеша — спешить им было некуда — и, получив, наконец, возможность говорить, не опасаясь быть подслушанными, не находили

слов.

— Обалдуй, — сказал Шан. — Если бы знал, что буду из-за тебя так волноваться — никогда бы с тобой не связался…

— Ты волновался за меня? Или за исход операции?

— Не знаю… Я дилетант в этой профессии. Когда я услышал, как ловко тебя обезоружили, а Горон минутой позже заявил, что Бин — в его руках, я, честно говоря, думал только о том, как тебя выручить. Я был уверен, что нас раскрыли… И чуть было не наломал дров…

— Да, Горон применил старый прием: выдал за Бина беглого уголовника. И начальство это знает. Будет громкий процесс, будет показательная казнь. И да устрашен будет всякий неотвратимостью возмездия! И ко всему прочему — новые чины и награды…

— Но такой вариант выгоден и тебе. Тебя уже не будут искать. Нельзя казнить одного человека дважды…

— Выгоден… Ты начал говорить, как Горон. А каково мне? Они лишили меня права распоряжаться своей жизнью…

— Не раскисай, Сип. Я понимаю — тебе тяжело. Но ты ничего не исправишь жалобами. Здесь нужно другое… Горон — проницательный?

— Разумеется.

— Ты все-таки когда-либо объяснишь толком, кто такие проницательные? Правящая элита или оппозиция? Народность или социальный слой? Что их объединяет? Каковы их цели? Как их узнают — по кастовому знаку, по паролю, по цвету глаз или волос? Я только и слышу: проник да проник, слышу в разных вариантах, в самых неожиданных и взаимно исключающих значениях! Наваждение какое-то!

Сип долго молчал, расшвыривая камешки с дорожки кованым носком ботинка.

— Проник… Проник есть проник… Ты спрашиваешь — правящая элита или оппозиция, народность или социальный слой… И да и нет. Вернее, ни то, ни другое. Это не вмещается в ваши земные категории. У них нет кастового знака или пароля, определенного цвета глаз или волос, внешне они неотличимы от всех остальных свирян. Теоретически они вне закона, каждому разоблаченному пронику грозит смерть. А практически весь государственный, весь административный и особенно хозяйственный аппарат Свиры — сплошные проники. Потому что доказать, что проник действительно проник, практически невозможно… Они выходят сухими даже из любых чисток, которые устраивает время от времени Кормчий, — они получают награды за бдительность, а на яблоню попадают как раз те, кто им мешал…

— Заумь какая-то! Много страха и мало смысла. Ты что-то перегибаешь, Сип. Здесь что-то не то. И не так.

— Так, Шан. Просто это сразу трудно укладывается в голове. Мы уже привыкли, а ты — нет. Впрочем, увидишь сам. Поймешь. И привыкнешь.

— Но как ты все-таки узнаешь, что кто-то — проник?

— Спроси что-либо полегче… Как узнаю? Сам не знаю! Конечно, не по внешности. Хотя… Есть что-то, но… Вот стоит ему заговорить — сразу видно. По жестам, по поведению, по речи, по какой-то внутренней злой затаенности — на языке мед, в глазах яд… Тысяча мелочей… Трудно объяснить…

— Пытаюсь изо всех сил. Но, честно говоря…

— Стоп!

Сип приложил палец к губам. Шанин оглянулся, но ничего подозрительного не заметил.

Они потоптались у ворот аэрогавани, глазея, как перегруженный дирижабль безуспешно пытается оседлать причальную мачту. Рядом с ними остановились несколько зевак, по традиции обсуждающих промахи пилотов и их шансы причалить в такой ветер.

— Им «пернатые» помогут. У них крылышки, — ядовито хихикнул кто-то за спиной. Шан обернулся. Все с постными лицами смотрели в небо.