Советская фантастика 80-х годов. Книга 1 (антология)

Коллектив авторов

А Принцесса коз склонилась над родником, который был ей вместо зеркальца, посмотрела на себя, и слезы, как дождик, закапали у нее из глаз. Она была, что называется, дурнушка: курносый нос, выгоревшие ресницы, косы торчат на все четыре стороны света. Попробуй за козами погоняться — еще и не такой станешь!

Ну, да ладно, последуем за нашим Гаюром.

Шел он, шел, карабкался по отвесным скалам, карабкался и забрался на такую крутизну, что самому страшно стало. Тут его и ночь застигла. Запахнул он потуже

халат, сел, прислонился к камню, да так и уснул.

Просыпается утром — что такое? На голове у негo палка лежит. Хотел сбросить ее, глядь — вторая палка поперек первой на голову опускается. Поднял глаза к небу и ахнул: это жар-птица у него на голове гнездо вьет. Видно, приглянулась ей вышитая цветными узорами материнская тюбетейка...

Что тут делать? Известно, что: хватай ее за хвост, пока не улетела! Но Гаюр пожалел жар-птицу. Раз она облюбовала для гнезда его голову, значит, лучшего места не могла найти, пусть вьет.

Между тем, в селе заметили сидящего на вершине Гаюра, у которого жар-птица на голове гнездо сооружала. Все жители от мала до велика высыпали на плоские крыши своих домов и стали в недоумении переговариваться между собой: «Что же он медлит? Спит, что ли?»

Тут Гаюр почесал за ухом, и народ заволновался пуще прежнего: «Не спит!»

Закончила жар-птица вить гнездо (а получилось оно, надо сказать, на славу, потому что она еще и ваты из халата у Гаюра надергала), снесла яйца и села птенцов высиживать.

День проходит, второй, третий. Сидит жар-птица в гнезде, хвост до самой земли свесила, хорошо ей, уютно. А каково Гаюру? Днем солнце немилосердно печет, ночью холодом от ледников тянет, шея под тяжелым гнездом так и гнется. Но терпит...

У матери Гаюра сердце кровью обливается. Который день сын, бедняжка, голодный сидит. Налила кувшин молока, понесла Гаюру. Да куда ей! На первом же камушке оступилась, кувшин разбила, молоко ручьем полилось...

Младший брат Гаюра нарвал яблок, понес Гаюру. Довольно высоко взобрался, да на узком овринге оробел, зашатался — яблоки по всему ущелью раскатились...

Ночь настала. Жар-птица с гнезда слетела, в небо взвилась, звезд поклевала, из Млечного Пути напилась. А у Гаюра вот уже сколько дней маковой росинки во рту не было. Закрыл он глаза, стал дремать, чтобы о еде не думать.

Утром проснулся, глядь — перед ним свежая лепешка и кувшин студеной воды. Чья же это добрая душа позаботилась о нем? Схватил он лепешку, ест, водой запивает, чувствует, как силы к нему возвращаются.

Весь народ снова на крыши высыпал: у Гаюра лепешка с водой появились! Кто мог доставить их ему на такую головокружительную высоту? Не иначе как жар-птица. Ведь если перо ее приносит счастье, то почему бы ей самой не принести лепешку доброму человеку? Вот только где она их берет, не печет же сама?

Неизвестно,

кто и где выпекал эти лепешки, только появлялись они перед Гаюром теперь каждое утро. Как ни старался он подкараулить своего таинственного благодетеля, как ни таращился по ночам в темноту, но перед самым рассветом всегда хоть на пять минут засыпал, а когда просыпался, лепешка и кувшин воды были уже перед ним.

...Уходил Гаюр искать жар-птицу молодым и стройным, а пока вывела она птенцов, стал на старика похож: борода отросла, согнулся, от солнца и холода почернел. Но доволен: над головой уже птенцы пищат.

— Этот Гаюр не такой простак, как мы думаем,— потирая руки, говорил чайханщик Мурод.— Ему мало одной жар-птицы — он решил ее вместе с птенцами поймать. Вот это по-моему! Ради этого стоило немножко и пострадать...

Хорошенькое «немножко»! Посидел бы сам на его месте.

Трудное время для Гаюра настало. Птенцы растут не по дням, а по часам, в гнезде потасовки устраивают, мускулы развивают, гнездо так ходуном и ходит. А надо держаться: уронишь гнездо — птенцы со скалы упадут, насмерть разобьются.

Снова народ заволновался: ну чего он ждет? Ведь окрепнут — вылетят,, ни с чем останется, счастье свое упустит. Все нервы людям вымотал!

А птенцы уже на краю гнезда сидят, крылья расправляют, глазом в небо косят.

— Хватай — улетят! — кричит Гаюру чайханщик Мурод.— Больше все равно не вырастут!

Сидит Гаюр, не шелохнется, руками в землю уперся, из последних сил держится.

И вот подтолкнула жар-птица плечом одного птенца, потом второго, а вслед за ними и сама взмыла в небо. Тут только Гаюр расслабился, тряхнул головой, сбросил с себя тяжелое гнездо и упал в изнеможении.

Лежал он и видел, как парят в небе три жар-птицы, три радуги — одна большая, две поменьше,— и улыбался от счастья, что выдержал до конца.

А жар-птица, сделав круг над гнездом и увидав лежащего без сил Гаюра, только теперь поняла, что это не скала была, не камень — живой человек так терпеливо ждал, пока она высидит у него на голове птенцов.

И, когда спускался он по тропинке на негнущихся ногах, вдруг увидал, как с неба спланировало и упало прямо перед ним перо жар-птицы — подарок от нее за его терпение и доброту.

Нагнулся Гаюр, поднял перо. А было оно, видать, и вправду непростым, потому что нагнулся Гаюр стариком с бородой и сгорбленной спиной, а разогнулся прежним Гаюром — молодым и веселым.

Помахал он жар:птице и, спрятав перо, заторопился домой.

Все село вышло встречать его. В каждом доме для него угощение, везде он желанный гость, ведь все видели, как жар-птица ему перо подарила.

Гаюр не отказывался. Заходил, присаживался к столу, но ко всеобщему удивлению почти не прикасался к еде.