Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

‹1964›

САД

Здесь осени покой, И мудрость созреванья, И золотистых прядей седина, Тумана предрассветного дыханье, И в журавлином крике глубина. Здесь властвует земное тяготенье, — Налившись солнцем, созревает плод И падает для нового рожденья — Земле он щедро семя отдает.

‹1967›

ШАГИ

Алексею Мягкову

Как сны снегов Светлы и непорочны! В сиянье месяца Сосна, как белый лунь… Назад оглянешься — Заглянешь детству в очи, Вперед посмотришь — Чей-то след в снегу. След

внука моего… И смех его веселый — Он рад без памяти, Что от меня сбежал. Глазами старых гнезд Деревья добро смотрят, Как далеко внизу Шаги его кружат. Он рад без памяти… Летит через сугробы, Тропинку узкую Нарочно обходя, И, в первый раз Изведав вкус свободы, Хмелен от радости, Как травы от дождя. Сегодня он Сродни крылатым птицам, Первопроходец Сказочных земель, Не властен лишь Приблизиться к границам Безбрежности, В которую взлетел. Смеется внук… Светло и непорочно В сиянье месяца Снега лежат вокруг, Назад оглянешься — Заглянешь детству в очи, Вперед посмотришь — След его в снегу.

‹1975›

СЕРГЕЙ ОСТРОВОЙ

(Род. в 1911 г.)

* * *

Береза — дерево артельное. Она и дом. Она и крест. Она и чудо белотельное, Сквозь версты видное окрест. Народ ей верил пуще бога. Мы все несем ее черты От колыбельного порога До той кладбищенской черты. И в светлый час, и в час тревожный, Без суеты, не сгоряча Она — твой посох подорожный Твоя высокая свеча…

СТАРИК

Прямо за деревнею, у лога, Мимо набегающих берез, Тянется не бойкая дорога, Круто уходя за перевоз. От дороги той неподалеку, В навесной, раскидистой тени Рыл старик колодец светлоокий, Долгие отсчитывая дни. Жил он бобылем на белом свете. Ни палат не нажил. Ни детей. И спросили старого соседи: — Для кого ты роешь? — Для людей! — Да? Но у людей своя дорога. Ты-то вот один живешь в дому? — Я один. А людям надо много. Люди — это мы. По одному.

А ЛЮБОВЬ ОСТАЕТСЯ ЖИТЬ

Океаны ломают сушу. Ураганы сгибают небо. Исчезают земные царства. А любовь остается жить. Погибают седые звезды. Серый мамонт вмерзает в скалы. Острова умирают в море. А любовь остается жить. Топчут войны живую зелень. Пушки бьют по живому солнцу. Днем и ночью горят дороги. А любовь остается жить. Я к тому это все, что, если Ты увидишь, как плачут звезды, Пушки бьют по живому солнцу, Ураганы ломают твердь, — Есть на свете сильнее чудо: Рафаэль написал Мадонну, Незапятнанный свет зачатья На прекрасном ее лице. Значит, день не боится ночи. Значит, сад не боится ветра. Горы рушатся. Небо меркнет, А любовь остается жить.

КАК МОРОЗ БАНЮ ТОПИЛ

Если март за весною погонится — В белый терем зима схоронится. И сидит себе там. Затворница. Пьет из веток зеленый мед. Изукрашена снегом горница. Белый ветер полы метет. А пурга в полях крутит мельницу Все боятся ее. Злометельницу. И мороз — он тоже не ленится, Он из рощи принес тесин. И лежит, развалясь, поленница Сосен струганых. И осин. Будет баню топить мороз. Дров-то нужен не малый воз. Он такого напустит пара, Так поддаст — только лес трещит. От малинового угара В небе вскинется красный щит. А мороз не жалеет дров. А закат на ветру багров. Елки хлещутся. Сосны рдеют. Над березами белый дым. Даже волки тогда худеют. Тяжело им в мороз, худым. Я иду по седой поляне, От парильни держу ключи, Я бы вымылся в этой бане — Больно веники горячи!

ЗАВИСТЬ

Зачем ты завидуешь, зависть? Да разве ты можешь понять, Как

солнце врывается в завязь, Чтоб розовым зернышком стать? Да разве ты что-нибудь любишь? Тебе ведь и знать не дано, Как соками полнятся глуби И как вызревает зерно. От немочи черной пылая, Топчась у чужого огня, Ах, старая карлица злая* Ты часто кусаешь меня. Я всю разгадал тебя, право. По-всякому делала ты: То целила в сердце лукаво, То ядом кропила цветы. Все ходишь ты сбоку. В пристяжках. И все воспаленно и зло Считаешь на тусклых костяшках, Кому на земле повезло. Мне тоже везло понемногу. Без хитрых прикрас. Без затей. Везло на любовь. На дорогу. Везло па хороших людей. И, как ни завидуй ты, зависть, Тебе ведь постичь не дано, Как солнце врывается в завязь И как вызревает зерно.

АНАТОЛИЙ СОФРОНОВ

(Род. в 1911 г.)

БЕССМЕРТНИК

Спустился на степь предвечерний покой, Багряное солнце за тучами меркнет… Растет на кургане над Доном-рекой Суровый цветок — бессмертник. Как будто из меди его лепестки, И стебель свинцового цвета… Стоит на кургане у самой реки Цветок, не сгибаемый ветром. С ним рядом на гребне кургана лежит Казак молодой, белозубый, И кровь его темною струйкой бежит Со лба на холодные губы. Хотел ухватиться за сизый ковыль Казак перед самою смертью, Да все было смято, развеяно в пыль, Один лишь остался бессмертник. С ним рядом казак на полоске земли С разбитым лежит пулеметом; И он не ушел, и они не ушли — Пол роты фашистской пехоты. Чтоб смерть мог казак молодой пережить И в памяти вечной был светел, Остался бессмертник его сторожить — Суровой победы свидетель. Как будто из меди его лепестки, И стебель свинцового цвета… Стоит на кургане у самой реки Цветок, не сгибаемый ветром.

‹1942›

ПОДСНЕЖНИК

Над корневищами дубов Темнеет снег неуловимо; Густые поросли кустов Охвачены недвижным дымом. На соснах с южной стороны Кора, оттаивая, дышит, И лишь предчувствием весны В лесу ковер узорный вышит. И там, где тоненьким ручьем Омыт в пути сухой валежник, На бледном стебле, под лучом, Уже качается подснежник. И весь он, весь он голубой, Необъяснимо чист и светел. Его касается губой Бредущий с юга пьяный ветер. А от него невдалеке, У входа в душную землянку, На покосившемся пеньке Сидит с ребенком партизанка. Лицом уткнувшийся в платок, Еще беспомощный, несмелый, Он темно-розовый сосок Губами ищет неумело… И мать дает ребенку грудь, Прислушиваясь над снегами, Как сын старается втянуть Побольше жадными губами. И от нее невдалеке, Чуть видный, невысокий, нежный, На тонком бледном стебельке Легко качается подснежник. А рядом с ним бежит ручей И на снегу не леденеет; И мох под тяжестью лучей На соснах мшистых зеленеет.

‹1942›

КРАСНОТАЛ

Когда над берегом сиял У Дона месяц, загораясь, Шумел высокий краснотал, С волной студеною встречаясь. Ах, краснотал, мой краснотал, Ты все ли мне тогда сказал? Ах, краснотал, мой краснотал, Кого ты ночкой темной ждал? Шел казачок к реке вдвоем, Смотря своей любимой в очи. Ее отцовским пиджачком Он укрывал степною ночью. Ах, краснотал, мой краснотал, Ты все ли мне тогда сказал? Ах, краснотал, мой краснотал, Кого ты ночкой темной ждал? Они смотрели, как горел Далекий бакен по-над Доном; Они слыхали, как шумел Камыш у берега зеленый. Ах, краснотал, мой краснотал, Ты все ли мне тогда сказал? Ах, краснотал, мой краснотал, Кого ты ночкой темной ждал? Своей девчине казачок В любви горячей жарко клялся, Не замечал, как пиджачок С любимых плеч к траве спускался. Ах, краснотал, мой краснотал, Ты все ли мне тогда сказал? Ах, краснотал, мой краснотал, Кого ты ночкой темной ждал? Они сидели над рекой, Река о чем-то говорила… И билось, билось под рукой У казачка сердечко милой. Ах, краснотал, мой краснотал, Ты все ли мне тогда сказал? Ах, краснотал, мой краснотал, Кого ты ночкой темной ждал?