Советская психиатрия(Заблуждения и умысел)

Аликина Наталья Викторовна

Да, все не так просто. Трудно, например, не спросить и непросто ответить, в какой мере сам Человек был причастен к своему аресту и диагнозу. Скорее всего, такой вопрос может показаться бестактным, обидным, даже провокационным. Тем не менее, он дает возможность хотя бы попытаться ответить на другие столь же сложные и важные вопросы, которых все больше и больше возникает в рассматриваемой теме.

Ретроспективно оценивая события прошлого, люди, пострадавшие от массового политического террора и его психиатрической разновидности, отвечали на такой вопрос по- разному. От полного обвинения политического порядка времени, в котором они жили, до откровенно безжалостных высказываний в свой адрес — как, например: «В своем аресте я присутствовала сама».

Между крайними полюсами этих ответов расположен диапазон многих психологических проблем, некоторым образом

определяющихся личностными особенностями человека. Например, интернальностью или экстернальностью, т. е. тенденцией искать и усматривать главную причину того, что с ним происходит, в самом себе, или в других людях, в сложившихся обстоятельствах. Человек может правильно или неправильно определять такие причины, абсолютизировать их, а также соизмерять их роли в казуистике своего положения. Степень точности зависит от уровня субъективного контроля, который является многомерным (сложным) психологическим образованием, участвующим в работе системы саморегуляции деятельности человека, даже, наверно, главным управляющим всей этой системы. В своих частных проявлениях уровень субъективного контроля придает поведению человека разнообразную психологическую окраску: оно становится, например, осмотрительным, осторожным, предупредительным, дипломатичным, то есть, согласно немудреному определению в толковом словаре, политичным.

Политичное поведение ничуть не противоречит диссидентской позиции, т. е. оно вполне может являться одной из многих внешних форм действий, которые по сути выражают несогласие с какой-либо господствующей доктриной. Во всяком случае, политичное поведение — не худший из методов для преодоления препятствий в практической реализации и защите альтернативных идейных направлений.

К сожалению, такое поведение само по себе редкое явление, так как предусматривает проявление искусного самоконтроля зачастую даже в неуправляемых обстоятельствах. Кроме того, в силу своей природы политичному поведению трудно противостоять поведению политическому и политиканскому, так как они опасны интригами, подставками, подножками, игрой амбиций, беспринципностью, политическим делячеством.

О феномене политического поведения и уровнях его проявления написано много. В обширной литературе представлен анализ его бессознательной мотивации, освещаются глубинные психологические истоки различных форм политических диктатур (деспотизма, тоталитаризма, авторитаризма); составлены и составляются психологические портреты крупных политических деятелей прошлого и современности. Можно сказать, что политические досье великих диктаторов давно легализированы. Легализировано сегодня и политическое диссидентство, которое раньше было подавляемо, с которым безжалостно расправлялись и которое теперь официально проявляется в программах различных политических партий. Любой человек может выбрать одну из них в интересной для него области политического инакомыслия.

Вопрос как стать политиком и преуспеть в борьбе за власть родственной по духу партии становится серьезным (для некоторых он звучит вопросом «как стать знаменитым?», то есть чуть ли не «как стать кинозвездой?»). Уровень субъективного контроля многим подсказывает, что хорошо бы подучиться. В период обучения возникает живой интерес к психологии, от которой обычно ожидают помощи в решении многих практических задач и сугубо частных проблем, по приоритетности, конечно же, уступающих основному, почти экзистенциальному (!) вопросу: «Быть или не быть… профессиональным политиком?».

Что такое профессиональный политик, ответить пока трудно. Еще труднее дать универсальную психологическую инструкцию — как им стать. В процессе психологического консультирования по этим «наболевшим» вопросам обычно бывает легче подсказать человеку, что делать и как работать с его индивидуальными особенностями, которые, по его мнению, мешают ему. При этом попутно накапливается банк данных о представителях (сегодня уже легального) политического инакомыслия, которых объединяет борьба за справедливость.

И тут совершенно естественно напрашивается сравнение двух групп политически инакомыслящих — «легальных» и «нелегальных». Конечно, это сравнение нельзя назвать строго научным. Оно, скорее, представляет собой рабочее, пилотажное исследование, дающее информацию для размышления. В общем, результаты оказались небезынтересными, но… преимущественно для размышлений на грустные темы.

В психологическом калейдоскопе инакомыслящих «легалов» и «нелегалов» можно было увидеть очень разных людей. Между легальными диссидентами 1997–1998 гг. и диссидентами, репрессированными политической психиатрией, существовало достаточно большое сходство. Ни в коем случае не претендуя на всех охватывающую и все исчерпывающую строгую научную классификацию и позволяя себе некоторую художественно-психологическую вольность описания, встречавшиеся типы человеческих натур можно представить

следующим образом: Совестливый альтруист, Самодовольный лидер, Уставший серьезный профессионал, Молодой прагматик, Обиженный, Путаник, Любитель пошуметь, Властолюбец, Идейный по призванию, Случайный дилетант, Азартный игрок, Добрая душа, Насмешник, Самостоятельный, Правильная посредственность, Дальновидный скептик, Компанейский выпивоха, Сомневающийся, Романтик, Подражатель, Скучный праведник, Просто активный, Передовик, Восторженный, Ответственный, Триумфатор, Искатель, Функционер, Защитник, Неустойчивый, Опрометчивый экспериментатор, Послушник, Имитатор, Увлекающийся, Серьезный, Неутомимый спорщик, Ревнивый завистник, Предприимчивый, Легковерный, Созерцатель, Оптимистичный идеалист…

Общая цель, объединившая столь разные психологические натуры в их политическом инакомыслии, вместе с тем каждым в отдельности понималась иначе (цель борьбы за справедливость — в самой справедливости, абстрактной и конкретной; в борьбе; в том, чтобы реализовать только индивидуально-справедливую цель и т. д.). И реализация поставленной цели также происходила в соответствии с определенной психологической натурой, т. е. в соответствии с ее особенностями, нравом и даже норовом, диктат которого не исключался. От свойств натуры зависели, так сказать, сила и уровень сложности политического пилотажа как характерологически существенного способа достижения цели.

Перечислить и описать все варианты характерологически существенных способов достижения цели вряд ли возможно в принципе. Ведь число индивидуальных вариаций личностно-поведенческих проявлений трудно даже представить. Это — множество разнообразных сочетаний (с определенным пропорциональным соотношением) различных свойств и особенностей человека. Именно потому образующиеся психологические комбинации бесконечны в своем неповторимом своеобразии.

Здесь могли причудливо переплетаться и трезвый расчет, и недостаточная способность понять мотивы своих действий, оценить их последствия. Энергичный напор уступал привлекательности чувственных наслаждений, а происходящее недооценивалось, терялось в глубине сосредоточения на своем внутреннем мире. Низкая самоорганизация поведения могла соседствовать с подчинением директивным наставлениям, с внушаемостью и упрямством. Логика ясного, последовательного мышления, антиципирующего (предвосхищающего) творческого воображения становилась практически беспомощной из-за идеализации окружающего.

Общительность и деловая предприимчивость теряли свою привлекательность из-за взрывоопасных глубоких обид и переживаний. Стремление к преодолению препятствий и свободному волеизъявлению уступало искушениям возможности влиять на окружающих. Способность к планомерной организации действий поддерживала сознательную ориентацию на материально-меркантильный характер их результата. Идеальное сочетание представляли собой такие качества, как достаточно высокая интеллектуальная активность, продуктивность в конкретной практической деятельности, живой интерес к знаниям, сочувствие к людям и склонность к просвещению, тонкое эстетически-нравственное чутье. Исполнительность при условии личной выгоды подчеркивала хитрость и черствость, а беспринципное соглашательство — легкомысленность, стремление к увеселениям и удовольствиям. Решительность и настойчивость не исключали экспансивно-упрощенных, с эксцессами, форм поведения, а ограниченность представлений становилась опасной при спокойно-сосредоточенной жесткости действий. Мягкость, безволие, непоследовательность и несдержанность ограничивали самостоятельность и инициативность. Ум и энергия были откровенны в карьеристском компромиссе, а честолюбие четко проявляло тенденцию к насилию, так как абсолютизация власти достигала уровня самоцели. Рассудочность и имитация нравственности обеспечивала искомые и выгодные границы самостоятельности. Способность к развитию критичного осмысления действительности фатально зависела от устойчивой приверженности опыту проб и ошибок. Эгоцентрические интересы и сверхличные цели приводили к неразрешимому внутреннему конфликту. Его причинами могли также быть простота, однообразие и недостаточная координированность усилий в реализации стремлений к добру и справедливости. Отсутствие четких представлений о сложных явлениях окружающей жизни, недостаточная полнота и ясность самостоятельных воззрений ограничивали социальную реализацию чувства долга и сострадания, способность согласовывать собственные цели и желания с существующими условиями. Непосредственность действий и эмоциональных порывов, готовность к усвоению идей референтной группы, смелость отступали перед низкой способностью к детальной разработке и самостоятельному воплощению планов, а преобладающие идейные интересы и оригинальные начинания поглощались сосредоточенностью на конкретных деталях, односторонними и узкими взглядами, ограниченным миропониманием. И т. д. и т. п. — до… бесконечности.