Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1974-1975)
Шрифт:
— Скверно иногда бывает, — пожаловался он. — Так скверно, что не знаешь, куда деть себя, и хмель кажется спасением.
— Он еще никогда никого не спас.
— Не знаю. Говорят, слабохарактерные люди под влиянием хмеля обретают мужество, способность на смелые, героические поступки.
— У тебя появилась необходимость совершить подвиг?
— Не знаю. Может быть.
— Я не могла бы помочь? Или хоть разделить твой гнет?
— Не знаю, — в третий раз повторил он это сакраментальное заклятие робких и слабых духом. — Дашь ты мне что-нибудь перекусить?
Она отвела глаза в сторону,
— Дам.
Через минуту она вернулась, держа поднос с холодными закусками.
— По правде говоря, я не ждала тебя сегодня, ничего не варила. Если торопишься, обойдись тем, что имеется. Не спешишь — могу приготовить что-нибудь повкуснее.
— Торопиться некуда, воскресенье сегодня, — сказал он, откупоривая коньяк. — Готовить пока ничего не надо, тут у тебя достаточно всего. Лучше садись вместе со мной. Тем более я чокнуться с тобой хочу.
Айджемал поела недавно, однако возражать не стала и даже пригубила свою рюмку…
— Пей все, — велел Нурмурад.
Она выпила.
За едой он начал рассказывать о делах управления, поскольку Айджемал всегда интересовалась, как там у него на работе. Однако на сей раз слушала рассеянно, думая о своем, и вскинулась, лишь когда Нурмурад упомянул об Аллаярове и его вздорных обвинениях на собрании. Повеселев от ее присутствия, от выпитого, от ощущения сытости, Нурмурад вспоминал о прошлом в несколько юмористическом тоне. Она же слышала нечто иное, пытливо вглядывалась в его лицо, любуясь им и непроизвольно отделяя правду от вымысла. Собственно, изначальный смысл слов не лгал, неправдой была их эмоциональная окраска — конечно же выступление неведомого Аллаярова задело Нурмурада больнее, глубже, существеннее, нежели он старается это показать. Но ведь это еще не все?
Подтверждая ее мысль, Нурмурад закурил и натянуто улыбнулся, кожей лица чувствуя всю фальшь этой улыбки.
— Ты знаешь, Айджа, меня собираются стреножить…
У нее закружилась голова — от коньяка, что ли?
— Извини, я прилягу… Как это стреножить?
— Как норовистую лошадку. Говорят, девица породиста, что твой красный петух. Субтропическая ягода, взращенная на берегах Сумбара.
Подперев голову рукой, Айджемал ждала, пока успокоится бешено заколотившееся сердце. Потом перевела дыхание и сказала как можно спокойнее, даже шутливо:
— Что ж, как говорится, совет вам да любовь да кучу детишек. Не забудь на свадьбу пригласить.
— Глупости? Меня совершенно не интересует эта сумбар-ская диковина — пусть ищет женихов в своих краях?
Нурмурад преисполнился решимости. А что? Сейчас он пойдет и заявит отцу, что нет его согласия, что пусть его выгонят из родительского дома, пусть назовут неблагодарным мальчишкой, но он любит одну, и только одну женщину? И пусть Карагыз поступает как знает, но из-за ее прихоти поступаться своим счастьем?? Пускай другого жениха найдет, на Алмазе свет клином не сошелся. Да и потом — под одной крышей им жить, что ли? А этическая сторона всего этого не столь уж и аморальна, как показалось на первых порах?
Он наполнил рюмки.
— Перестань, Мурад! — сказала Айджемал. — Сколько можно пить!
— Ничего, — успокоил он, — сегодня можно, на меня хмель
— Очень даже действует, — болтаешь, сам не ведаешь что. — Думаешь, я пошутил насчет Хурмы?
— Какой еще Хурмы?
— Ну, той, сумбарской. Это не шутка, Айджа. Меня дома а такие клещи взяли, что не пикнешь. Как говорится, семеро на одного навалились. Им кто-то о тебе всю болтовню выложил, они и поднялись на дыбы, Да я не очень-то испугался! Конечно, спорить особенно не стал, жаль было обижать стариков, но мне никто не нужен, кроме тебя. Ты моя желанная, моя единственная — и больше никого мне не надо. Давай выпьем за нас! Я сегодня же со всей определенностью выложу отцу свое окончательное решение. Иди сюда!
Преисполненный самых благородных помыслов, Нурмурад совершенно упустил из виду, что разговаривать с отцом не придется — они с матерью уже уехали в Кара-Кала, машина завертелась, и ничегошеньки поправить уже нельзя, поздно, если не идти на большой скандал.
Нурмурад позабыл об этом. Согретый присутствием Айджемал, взбодренный коньяком, он верил, что все обойдется как нельзя лучше, что все решение проблемы в его и только в его руках — он останется с Айджемал, пусть даже небо рухнет на землю!
А она смотрела на него и думала: боже мой, он как ребенок, верит в то, что имеет сейчас. Мужчины, они всегда, в любом возрасте немножко дети. Ох, как же мне трудно, если бы кто знал об этом! «Ты моя любимая… ты моя желанная… ты моя любимая… ты моя желанная..» Словно испорченная патефонная пластинка вертится в мозгу, бубнит обесцененные слова. «Ты моя желанная…» Только бы он не подошел… только бы не подошел с нежностями! Я могу ударить его, могу сказать обидные слова… Надо встать… надо мне скорее встать… и выпить с ним… Господи! Никогда я не обращалась к тебе! Помоги мне сейчас, господи, помоги мне найти силы, помоги забыть все горькие, желчные, жестокие слова, чтобы я нечаянно не обидела его, если мне изменит выдержка! Ведь знала я, знала, что рано или поздно он уйдет от меня… Не знала лишь, что это будет так трудно…
— Что же ты, Айджа? Я жду.
Айджемал подошла к столу.
— Будь здоров, любимый, и счастлив. Выпьем за твою сумбарскую ягоду.
Не чокаясь с Нурмурадом, не присаживаясь, она залпом опустошила рюмку и тут же снова наполнила ее.
— Однако! — неодобрительно сказал Нурмурад.
Она выпила, даже не закусив предыдущего глотка.
— Лихо это у тебя получается, не подозревал даже, — пробормотал Нурмурад. — За тобой не угонишься…
Он взглянул на Айджемал, потупил голову, пригорюнился, медленно вертя в пальцах свою рюмку. Темный янтарь напитка взблескивал крохотными искорками.
Она смотрела на него с застывшей улыбкой. Какие бы события ни вершились, как больно они ни ранили бы сердце, не было для нее на свете человека милее и ближе, чем Нурмурад. С его уходом жизнь не кончится, она просто станет пустой и бессмысленной. Однако если она действительно любит, если он в самом деле бесконечно дорог ей, как может она погубить его своей любовью! Разве не видно, как он мучится и переживает, как сомнения гнут и ломают его, словно хазан одинокую камышинку? Надо что-то придумать. Надо помочь ему обрести равновесие, прийти к определенному решению. Надо ему помочь!