Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1974-1975)
Шрифт:
Обиднее всего бывало, когда, выждав, пока девочка нарубит достаточно колючек и утрамбует несколько копен, внезапно откуда-то возникает сварливый старик и, тряся седой бородой, начинает скрипеть:
— Ты что, ослепла, что ли? Не видишь, что это мое поле?! Знаков не замечаешь? Ну и люди — все готовы из рук вырвать!
И действительно, в спешке Амангюль не заметила колышки, вбитые по краям участка, на котором она заготовляла топливо. Делать нечего — приходится собирать свои орудия труда и уходить. Амангюль просит старика отдать ей то, что она срубила, но, видно, старику и это не по нраву.
— Иди, иди! — бурчит он. — Много здесь вас таких.
Приходилось перебираться на другой
Кино есть кино…
Бывало, правда, что ребята и обманывали. И тогда, как ни странно, еще больше хотелось бросить работу и самой проверить, не привезли ли заветные жестяные коробки с фильмом? Зато, когда это действительно случалось, Амангюль всем встречным радостно сообщала о фильме.
Дома Амангюль кипятила чай на кизяках, собранных днем. Это тоже не простое дело. Кизяки надо сложить в очаг, да так, чтобы между ними был достаточный воздушный просвет, иначе они будут только тлеть, а не гореть. И взять их надо ровно столько, чтобы хватило на один тунче[41]. Ведь жалко понапрасну расходовать топливо, которое с таким трудом сама же собирала днем.
Когда мать приходила с работы, Амангюль обычно рассказывала ей о том, что успела сделать за день. Не упускала случая упомянуть и о жадном старике. Мать поддерживала ее:
— Старый человек часто поступает, как ребенок. Было бы справедливо, если бы все заросли колючек вокруг аула собирали дети.
Затем, помолчав, мать продолжала:
— Взрослые пусть идут дальше, на то они и взрослые. Пошел бы этот старик к арыку Гараяб. Там за два дня работы можно запастись топливом на целый год. Колючка там высокая, густая. Даже скот будет есть ее с удовольствием вместо клевера. А там, где ты сейчас рубишь, лучше и вовсе не рубить. Плохие колючки. Лучше побольше собрать кизяков.
От самой трудной работы освобождала ее мать. И Амангюль радовалась этому.
…В те времена кино было единственным и самым любимым развлечением на селе. А дети особенно любили время перед началом сеанса. Сколько народу собиралось! Весело было видеть всех сразу. И дети резвились, как могли, порой забывая о предстоящем фильме. Для них и это было праздником.
Только Амангюль и ее подруги чинно усядутся в ожидании картины, какой-нибудь из парней постарше вдруг закричит: "Осторожно, скорпион!", а другой тут же в притворном испуге, визжа, вскочит со своего места. Шум, гам, неразбериха. А тот, кто затеял все это, воспользовавшись суматохой, занимал лучшие места да еще друзей сажал рядом. Девчата ругали парней, стыдили, но сделать уже ничего не могли.
Фильм долго не начинался, но все терпеливо ждали, глядя на белое полотно, натянутое к этому случаю на стене конторы, на черные ящики усилителей, установленных по его краям на табуретках. Амангюль обычно рассматривала собравшихся: все ли знакомые пришли, никто ли не задержался? Если кого-то не было, тревожилась — почему?
В то время смотреть фильм обычно приходили только мужчины и дети. Женщины ходили редко: все еще блюли старые обычаи. Но притягательная сила нового зрелища была так велика, что женщины искали различные предлоги, чтобы все же прийти на сеанс. Чаще всего приходили за детьми. Это было поводом. Но не только не уводили детей, а сами оставались и досматривали кино. Фильм длился, казалось, долго, и уставших за день подростков начинало клонить ко сну уже в середине сеанса. Амангюль
Дома Амангюль падала в приготовленную мамой постель, сладко потягивалась и мгновенно засыпала. Просыпалась только утром, когда во дворе уже звучали голоса. Мама перед уходом на работу советовала Амангюль перейти в комнату, чтобы не спать на солнцепеке. Если сон немного отступал, она перебиралась в дом, если не могла преодолеть себя, оставалась спать во дворе до тех пор, пока солнце не раскаляло одеяло, и только тогда, обливаясь потом, Амангюль просыпалась. Солнце было уже высоко, а дела стояли. Амангюль торопливо убирала постель, пила холодный чай, брала свой мешок для кизяка, серп и бежала к подруге. Успокаивалась только тогда, когда видела, что и подруга только что встала. Вместе шли в поле, на пастбище. Но в такой день овцы должны были довольствоваться не отборной травой, а зеленой смесью, которая второпях была скошена девочками.
Возвратившись домой с травой и накормив овец, бежали, как всегда, к арыку купаться. Казалось, арыки прорывали не для полива посевов, а для того, чтобы в них купались дети. Лишь повзрослев, Амангюль поняла, какое это было удовольствие для ребятни — купаться всем вместе, не стесняясь друг друга, не думая о стыдливости.
И об этом ощущении внутренней свободы она часто вспоминала позднее…
…Среди летних месяцев Амангюль милее других был август. Прежде всего, он напоминал о приближении нового учебного года. А учиться Амангюль любила. Ее подруги сокрушались, что школьные каникулы так быстротечны, а ей приближение сентября, напротив, доставляло радость. Она по-особому любила школу, хорошо училась по всем предметам. Даже лишний раз пройти мимо школы ей было приятно. Особенно перед началом учебного года — всегда любовалась отремонтированным за лето зданием.
Если двери были открыты, она ходила по школьным коридорам, классам, заходила в учительскую, которая для любого школьника — всегда таила в себе что-то особенное, очень важное и весьма привлекательное.
Амангюль была фантазеркой. А мечталось ей особенно хорошо. И именно в школе сами стены как будто помогали ей мечтать. Например, на уроке географии тема "Урал". И вот перед глазами Амангюль возникают скалистые, обветренные глыбы гранита, уходящие в заоблачные дали. Угольные шахты. Рудники. Леса… Вот она слышит рассказ о том, что весь Урал опутан множеством железнодорожных путей, которые ведут и с юга, и с севера, и с запада, и с востока. И ей представляется, что она словно едет, словно мчится по этим зовущим ее дорогам. Ловит взглядом проплывающие за окном поля и леса, и потому даже звук проходящего вдалеке состава кажется ей реальным воплощением ее мечты, желанной песней, сопровождавшей ее мысленное путешествие.
…Случилось как-то, что мать на поезде повезла ее в гости к родственникам. Амангюль всю дорогу не отходила от окна, словно приклеившись к нему. Ничто не ускользнуло от ее взора — ни звенящие нити телеграфных проводов, ни густая зелень пастбищ и отары овец, ни путник, одиноко передвигающийся по степной дороге на своем ослике, ни бахчи с золотыми дынями, ни полосатые шары арбузов, ни базары на привокзальных площадях.
Так она простояла весь день, и только ночная темнота заставила ее оторваться от вагонного окна. Они приехали ранним утром, когда еще не встало солнце. Проснулась Амангюль с трудом. Но радовало предвкушение: сейчас она увидит новые места и новых людей. Новые места и новых людей!