Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Смоленский Борис Моисеевич

82. ДРУГУ-ПОЭТУ

Дружили… Но язвительные фразы Я не прощал и за людей вступался, И, может быть, поэтому ни разу Добром и обо мне не отозвался. Случайные сомненья и тревоги Я никогда не разделял с тобою. Судьба дала нам разные дороги, И, кажется, довольны мы судьбою. …Где ты сейчас? О чем сегодня пишешь Рукою, не державшей пистолета? Открой окно, прислушайся… Ты слышишь Шаги войны, гуляющей по свету? Мне ночью, настороженной и грозной, Идти с разведкой к вражескому краю. Мне сумерки принадлежат и звезды, А вот рассвет увижу ли,

не знаю… Но ты найди своим далеким взглядом Моих друзей из лыжного отряда, Что на снегу лежат со смертью рядом, Щекой прижавшись к ложу автомата. Из них любой тебя, поэт, осудит, Не даст руки и не подарит взгляда, Коль стих, тобой написанный, не будет Подобен пуле снайпера-солдата. 1943

83. ОТ МТАЦМИНДЫ ДО СМОЛЕНСКА

От Мтацминды до Смоленска путь далек: Были горы, были степи и болота. Помнишь ночь? На минном поле ты залег Под огнем неумолимых пулеметов. Помнишь Днепр, Холодный, мутный, как рассвет? Осень листьями дороги устилала… Был я ранен, а остался только след — Небо Родины, как лекарь, исцеляло. …Я твой дом своим письмом не огорчил: Написал, что в битвах всякое бывает, Что охотник из Пшави не отступил, Сердце друга на войне не умирает. Сердце, нет, не умирает, как боец, Всё мне кажется теперь в огне похода, Что отныне я владелец двух сердец, Что к своим годам твои прибавил годы. 1943

84. НЕ ПИШИ

Ты не пиши мне, что расцвел миндаль, Что над Мтацминдой небо, как атлас, Что Грузии приветливая даль Согрета солнцем ласковым сейчас. Что Ортачала, как и ты, с утра Надела платье из степных цветов И что вздыхает гордая Кура, Когда Метехи видит средь садов. С огнем я этой ночью воевал, И всё казалось мне в дыму атак, Что за спиной Тбилиси мой стоял И так смотрел! И улыбался так! А в Ортачала расцветал миндаль, Диск солнца плыл по черепицам крыш, И ты пришла. И только было жаль, Что вдалеке, любимая, стоишь. Ты не пиши… Ведь знаю я и сам, Что весь в цветах лежит проспект Шота И кто-то ходит ночью по полям, Их одевая в летние цвета. И знаю, знаю, что сиянье дня Хранишь ты в сердце трепетном своем, И если пуля обойдет меня, И если весны встретим мы вдвоем, Тогда скажу я то, о чем молчал: Что я навек пришел к глазам твоим, А тот, кто солнце в битве отстоял, Имеет право любоваться им. 1943

85. СОНЕТ

Нетрудно роль Отелло мне сыграть, Но где она, вторая Дездемона?.. Герои безымянные, вдоль склона Мы шли. И повернуло утро вспять. Ты на снегу легко и неуклонно Укладываешь след. И вот опять Грозит прогулка самоцелью стать, И ссора громыхает отдаленно. Потом — война. Я был убит в боях. Ты не пришла, чтоб мой оплакать; прах, И прах простил тебя. Так в чем же дело? Да я за тень свою не поручусь — Она так одичала. Я боюсь, Она с тобой поступит, как Отелло.

86. «Фашист зарылся в темноту. А в наши лица бьет пурга…»

Фашист зарылся в темноту. А в наши лица бьет пурга, И превращается в мечту желание убить врага. Какая мокрая метель на неприкаянной земле! И верная моя шинель отказывает мне в тепле. Сырой

неумолимый снег — как будто серая стена. И я не закрываю век, но явь не заслоняет сна… …Я вижу снег, но он иной, и щепки яркие на нем. Соседский мальчик озорной готовит санки под окном. Мой брат в заснеженном саду шагнет то вправо, то левей, Освобождая на ходу от снега черточки ветвей… Камин вздыхает, как всегда, когда душа его в огне… С воробышком стряслась беда — он так пищит… И обо мне Горюет мать. И мой отец, добряк, умелец и шутник, Замучен думами вконец, над верстаком своим поник… Хочу вернуться… так хочу! Промерзший на чужом ветру, К камину, как больной к врачу, я кинусь, кинусь; и замру. И счастья непочатый край откроется передо мной. И можно всё: и слушать зов соседской старенькой цепной, И по-мальчишески мечтать, и строить домик воробью, И у окошка наблюдать, как тают хлопья… Но стою, Как все. Кругом война. Пурга. И обе кончиться должны. Метет… Не кану ли в снега такой пурги, такой войны?.. И что-то не к добру болит сегодня сердце у меня. Так наша Джавтия скулит, там, дома, на закате дня…

87. «Мы за телом мертвой ивы на снегу…»

Мы за телом мертвой ивы на снегу Залегли, вонзив прицелы в бурелом. И единственная мысль жила в мозгу: О прошедшем, о минувшем, о былом. День, который прошлым сделала война, Был любовью, жизнью, солнцем… Оттого И у пуль, летящих в цели, цель одна — Возвращенье в настоящее его.

88. «Впереди — неизвестность. И стало былым настоящее…»

Впереди — неизвестность. И стало былым настоящее. О, как Вы далеко — как то небо, ничем не грозящее. Где глаза Ваши, волосы Ваши, оттенков загадочных, Как у девушек, молча живущих в кирпичиках карточных… «Не умру, не увидев Вас», — я говорил на прощание; День с утра, как бандит, караулит мое обещание. «Не умру, не увидев…» Ни зги не видать за разрывами. Да простятся мне речи те, если окажутся лживыми…

89. КЛЯТВА

Картли милая! В смятенном Мире, грозном и бессонном, Алым знаменем священным И девятиглазым солнцем Я клянусь. И этим статным Древом, на костях стоящим. И спасительным остатком Спирта в котелке бренчащем. Я клянусь землей, где гряды Гор над облачной грядою, Ржавым сердцем Шавнабады, Этой строчкой молодою Я клянусь. Не быть мне сваном, Никогда не петь мне «Лиле», Если силой иль обманом Враг хотя бы горстку пыли На земле моей присвоит. За нее вступая в сечу, Я, клянусь, как древний воин, Встречу смерть — улыбкой встречу. Пасть — так пасть не на колени И подняться на закате,— Как не первый, не последний Тост за Родину, за Картли!

КОСТЬ ГЕРАСИМЕНКО

Константин Михайлович Герасименко родился в 1907 году в селе Приходьки на Полтавщине. Сын сельского учителя, окончив пирятинскую педагогическую школу, он сам стал учителем в Донбассе. С начала 30-х годов в донбасских газетах и альманахах печатаются стихи К. Герасименко; в 1933 году в Харькове выходит его первый сборник.

С 1935 года Кость Герасименко живет в Киеве. Вначале работает на кинофабрике, потом всецело отдается литературной деятельности. Одна за другой появляются его книги: «Сентябрь», «Память», «Дорога», «Портрет».

«Герасименко был поэт в подлинном смысле слова, — вспоминает М. Рыльский. — Он был простой, даже подчеркнуто простой, а иногда и немного суровый; он ненавидел всякую позу, аффектацию, остро чувствовал малейшую фальшь и в человеческих отношениях и в книгах».

Влюбленный в Тараса Шевченко, К. Герасименко не только посвятил ему многие свои стихотворения, но и написал на сюжет «Катерины» пьесу «На большой дороге», им же написано либретто оперы М. Вериковского «Наймычка».

В первые же дни Великой Отечественной войны К. Герасименко идет в армию. Он сотрудничает в газетах «Знамя Родины» и «Звезда Советов». Он пишет по-русски и по-украински, из-под его пера появляются стихи, статьи, очерки, фельетоны.