Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

58. «Мы победим. Мои — слова…»

Мы победим. Мои — слова, Моя над миром синева, Мои — деревья и кусты, Мои — сомненья и мечты. Пусть на дыбы встает земля, Вопит, и злобствует, и гонит — Меня к своим ногам не склонит, Как в бурю мачты корабля. Я буду жить, как я хочу: Свободной птицею взлечу, Глазам открою высоту, В ногах травою прорасту, В пустынях разольюсь водой, В морях затрепещу звездой, В горах дорогой пробегу. Я — человек, я — всё могу! 1941 ^{58}

ЗАХАР ГОРОДИССКИЙ

Захар Городисский родился в 1923 году. В восемнадцать лет ушел на фронт, в августе 1943 года был тяжело ранен и скончался в полевом госпитале. Стихотворение «Если мне смерть повстречается близко…» было последним из всего написанного поэтом. Оно появилось в его блокноте за три дня до смерти.

59. Милая моя

Мы

с тобою у реки, Только ты да я. Собираем васильки, Милая моя. В волосах твоих цветы… Только ты да я… Весело смеешься ты, Милая моя. Никого — кругом лишь лес, Только ты да я… Слышен речки тихий плеск, Милая моя. Солнце путь свой совершит… Только ты да я… Отдохнем в лесной тиши, Милая моя. Отдохнем — пойдем домой… Только ты да я… Мы счастливые с тобой, Милая моя. 11 марта 1940 ^{59}

60. «Здесь всё по-прежнему…»

Здесь всё по-прежнему: Смеющиеся лица… Жара и пыль… Красавцы тополя, А где-то там, На западной границе, Перемешались небо и земля… 1941 ^{60}

61. «Серый пепел выжженных полей…»

Серый пепел выжженных полей, Камни разоренных деревень… Пни и угли — вместо тополей, Вместо солнца — сумрачная тень… Здесь забыли отдых и покой, Здесь всё время в воздухе висит Черный дым разрывов над рекой, Над густыми ветками ракит. Здесь не знаю, что такое сон. Вверх взлетает рыхлая земля. Здесь огонь и смерть со всех сторон И травой заросшие поля… Ночью от ракет светло как днем, Днем темно от дымовых завес. Люди под губительным огнем Роют блиндажи, таскают лес. Зорко смотрит часового глаз, Спорит с пулеметом пулемет. Все готовы к бою, каждый час Ждут приказа двинуться вперед! 12 апреля 1943 ^{61}

62. «Если мне смерть повстречается близко…»

Если мне смерть повстречается близко И уложит с собою спать. Ты скажешь друзьям, что Захар Городисский В боях не привык отступать. Что он, нахлебавшись смертельного ветра, Упал не назад, а вперед, Чтоб лишних сто семьдесят два сантиметра Вошли в завоеванный счет. 9 августа 1943 ^{62}

ВЛАДИСЛАВ ЗАНАДВОРОВ

Владислав Леонидович Занадворов родился в 15 сентября 1914 году в Перми в семье инженера-строителя. В 1929 году он окончил в Свердловске школу-восьмилетку и поступил в геологоразведочный техникум, после второго курса уехал в Ленинград, где стал работать в геологоразведочном тресте. В 1933–1934 годах Занадворов участвует в экспедициях на Кольском полуострове, за Полярным кругом, в Казахстане. В 1935 году Занадворов поступил на геологический факультет Свердловского университета. В 1938 году он переезжает в Пермь, где в 1940-м с отличием оканчивает университет и уезжает на работу в город Верх-Нейвинск Свердловской области.

Впервые стихотворения Занадворова появились в печати в журналах Свердловска («Штурм») и Москвы («Комбайн») в 1932 году. В Ленинграде он входил в кружок молодых писателей при журнале «Резец», в этом издании публиковались его произведения. Многие стихи и рассказы Занадворова были посвящены труду геологов, об этом и повесть «Медная гора», вышедшая в 1936 году отдельной книгой. В 1941 году в Перми увидел свет первый сборник его стихов — «Простор».

В феврале 1942 года Занадворов был призван в Красную Армию, в июне закончил военную школу. В звании лейтенанта командовал подразделением минометчиков. Участник Сталинградской битвы, Владислав Занадворов геройски погиб 28 ноября 1942 года в бою у деревни Русаково Ростовской области. Похоронен в братской могиле в станице Чернышевской.

63. Родина

Вот она — лесная родина: Над рекой падучая гроза, Наливная черная смородина, Черная, как девичьи глаза. А в лесах, за горными вершинами, Травы стынут в утренней росе, И березы с лопнувшими жилами Падают, подвластные грозе. И навек плененная просторами, Выбегает узкая тропа. Дальнее село за косогорами, В воздухе повисли ястреба. И потайно за густыми травами Сказывали парням молодым, Как по Волге с Емельяном плавали, Жили с атаманом Золотым. Над крестами, над моими предками, Над крутыми строками стиха Снова машет огненными ветками Дикая заречная ольха. И хоть сколько бы дорог ни пройдено, Ни отмерено далеких верст — Хлебом-солью повстречает родина, Улыбнется тысячами звезд. А меж гор, что с тучами обвенчаны, Кама силу пробует свою. Я ни друга, ни отца, ни женщины Не любил, как родину мою. 1936 ^{63}

64. «Я искал тебя у вод падучих…»

Я искал тебя у вод падучих На далекой родине ветров, У гнездящихся на снежных кручах Белокрылых северных бродов. Узнавал я по примятым травам, По следам, оставленным в росе, По каким тяжелым переправам Ты прошла в девической красе. И

кочевника с оленьим стадом В полдень настигал я на тропе, С ним делился крепким самосадом, Спрашивал всю правду о тебе. И скитался вновь, чтоб тем же летом, В горе, в одиночестве, в тоске, Радом с маленьким девичьим следом След мужской увидеть на песке; Чтобы за полночь простой охотник, На медведя ладя самострел, О тебе сказал бы неохотно, На меня б спокойно посмотрел; Чтоб я понял ночью равнодушной, Как дымятся горы впереди, Что тебя разыскивать не нужно, Если ты стучишь в моей груди! 1937 ^{64}

65. Шлем

В той комнате, где мать Проводит много дней, Стоит железная кровать И шлем висит над ней. Висит он с выцветшей звездой, Чуть разошелся в швах, Он материнскою рукой Заштопан в двух местах. Немало лет, за годом год, Он бережно храним, — Она и пыль с него смахнет, И загрустит над ним. И встанут в памяти те дни, Тот легендарный год, Когда походные огни Пылали у ворот. Он вскоре выцвел на ветру, До нитки пропотел: Отец из шлема пил в жару И шлемом уши грел. Отец за озером Ит-Куль Закончил трудный путь — Пробила шлем одна из пуль, Вошла другая в грудь. А мать с любовью и тоской В те дни ласкала нас И шлем дрожащею рукой Чинила первый раз. Мы по нему прочли стократ Преданья бранных дел… Настало время — старший брат Отцовский шлем надел Он честь отца хранить везде, Прощаясь, клятву дал… На Заозерной высоте Он смертью храбрых пал. Его друзья, где он лежал, Пробитый шлем нашли… В сведенных смертью пальцах сжал Он горсть родной земли. И снится матери во сне, Что с нею сын опять. Но шлем, висящий на стене, Сама зашила мать. Она к нему в теченье дня Подходит много раз. Потом, задумавшись, с меня Не сводит долго глаз. О мать родная! Ведь и мне, Как брату и отцу, Не раз испытанный в войне, Придется шлем к лицу! И потому, что мне всегда Простор отчизны мил, Не опозорю никогда Я славу двух могил! А коль со знаменем в руках Меня убьют враги, Ты шлем, зашитый в трех местах, Для внуков сбереги. <1939> ^{65}

66. Щит

Мы щит нашли на поле Куликовом Среди травы, в песке заросших ям. Он медью почерневшей был окован И саблями изрублен по краям. Безвестный ратник здесь расстался с жизнью, Подмят в бою татарским скакуном, Но все же грудь истерзанной отчизны Прикрыл он верным дедовским щитом. И перед ним в молчании глубоком Мы опустили шапки до земли, Как будто к отдаленнейшим истокам Могучего потока подошли. …Что станет думать дальний наш потомок И чем его наполнится душа, Когда штыка трехгранного обломок Отыщет он в курганах Сиваша? <1940> ^{66}

67. Походный рюкзак

Над моею кроватью все годы висит неизменно Побуревший на солнце, потертый походный рюкзак В нем хранятся консервы, одежды запасная смена, В боковом отделенье — завернутый в кальку табак. Может, завтрашней ночью прибудет приказ управления И, с тобой не простившись, рюкзак я поспешно сниму… От ночлега к ночлегу лишь только дорога оленья Да в мерцании сполохов берег, бегущий во тьму. Мы изведали в жизни так много бессрочных прощаний, Что умеем разлуку с улыбкой спокойно встречать, Но ни разу тебе не писал я своих завещаний, Да, по совести, что я сумел бы тебе завещать? Разве только, чтоб рукопись бережно спрятала в ящик И прикрыла газетой неоконченный лист чертежа, Да, меня вспоминая, склонялась над мальчиком спящим, И отцом бы, и матерью сразу для сына служа. Но я знаю тебя, — ты и рукопись бережно спрячешь От людей посторонних, прикроешь ревниво чертеж, И, письма дожидаясь, украдкой над сыном поплачешь, Раз по десять, босая, ты за ночь к нему подойдешь. В беспрерывных походах нам легче шагать под метелью, Коль на горных вершинах огни путевые видны, А рюкзак для того и висит у меня над постелью, Чтобы сын в свое время убрал бы его со стены. <1941> ^{67}