Советский Фауст
Шрифт:
На всякий случай хочу оговорить, что я, как и Термен, не разделяю того хихиканья в отношении наших «основоположников», который обуял нынче нашу интеллигенцию. Разоблачениям нет конца — читал недавно в центральной демократической газете: мол, Маркса звали, между прочим, не Карл, а Мордухай, да и кроме всего, у него в бороде водились мухи.
Стыдно перед нашими цивилизованными европейскими соседями... Помню, несколько лет назад, когда я был в ФРГ, увидел название улицы «Энгельсштрассе», в связи с чем задал местному, т.е. западному немцу удивленно вопрос: «Это что, наш Энгельс?!» Он вдруг оскорбился, обиделся: «Нет, это наш Энгельс!» Они там не выкидывают многотомные собрания сочинений своих земляков на свалку истории, а то и просто на свалку, вместе с «Историей КПСС».
Я так и не могу вспомнить, — где же я читал об этом, в трудах ли самих Маркса-Энгельса, либо в чьих-то воспоминаниях, но со времен моей «марксистской», пусть и беспартийной юности мне накрепко впечатался в намять забавный случай, произошедший с патриархом коммунистического учения. После того, как были впервые
72
Хотел бы сделать сноску, восстановить источник, но написал как-то в Институт марксизма-ленинизма — ничего не знают, и знать не хотят.
Так или иначе, именно здесь кроется ответ на вопрос: почему в России не получилось. Но почему именно в России началось? Почему «призрак коммунизма», предназначенный бродить по Европе, материализовался именно в России, наперекор и вопреки предупреждениям Маркса о бессмысленности революции в отдельно взятой, причем объективно не подготовленной к ней, а к тому же еще в общем-то азиатской стране?
Возможно, в исходных своих позициях я не совсем оригинален: что-то близкое аукается с мыслями Л.Гумилева о вечных кочевниках, с последними рассуждениями А.Солженицына о трехсотлетних ошибках царского самодержавия («Русский вопрос к концу XX века»). И в них нет никакого оценочного момента, ничего обидного в отношении России, — лишь констатация факта (на всякий случай, у меня жена — русская, да и родной язык — тоже...).
В истории любого этноса, народа, государства есть моменты, как бы сказать помягче, стремления преодолеть ощущение тесноты путем пространственного расширения, осуществляемого под разными намерениями, чаще всего благими (хотя бы для себя). Вспомните Древнюю Грецию, Рим, Оттоманскую империю, Александра Македонского и Чингизхана, Атиллу и Наполеона... Россия во второй половине второго тысячелетия — молодое, активное государство, и об этом можно судить по динамике ее границ на глобусе. Налицо буквальный взрыв: от небольшого пятна на географической карте в XV веке — до освоения большей части евразийского континента, с выплеском в Северную Америку, с вожделенными взглядами на Босфор, Дарданеллы, на Ближний Восток, Африку — в конце XIX века. Крым, Средняя Азия, Кавказ, Манчжурия, Польша, Финляндия... Вспомните гениальные картины В.Сурикова: батальон конкистадора Ермака истребляет дивизию сибирских туземцев. А после удивляемся — куда они все делись? А чем занимается альпинист Суворов в Западной Европе? — из другой картины этого же художника... Но наступает момент насыщения. Точнее, просто сил уже не хватает. Ушли из Северной Америки, продали ни за грош Аляску. Хотя, простите за выражение, менталитет сохранился. Наступил XX век. И, «захлебнувшись» пространством, молодая Россия перебросила по инерции свою энергию на освоение исторического времени,воспользовавшись оказавшимся «под рукой» учением Маркса о неизбежности смены общественных формаций. Да, генералитет изменился, а менталитет остался тот же. Пафос ситуации зафиксирован, кстати, в послереволюционном фольклоре: «Мы покоряем пространство и время, мы молодые хозяева земли!». И, затем, — в гербе Советского Союза, как подсознательном графическом олицетворении идеи мировой революции, завершающей это покорение в полном объеме (в центре герба — весь земной шар).
Итак, в итоге, — 1917 год! Термен — на велосипеде с номерным знаком 6260. Весь в движении, брызжущий талантом и умением, простившийся со своим дворянским прошлым. «Ни более и ни менее»...
В.И.Ленин, решившийся на отчаянный эксперимент со «слабым звеном», по сути дела до конца жизни лелеял надежду, что именно мировая революция должна подтянуть, в знак благодарности первопроходцам истории, и саму Россию до соответствующего, по Марксу, уровня экономического развития и столь необходимой культуры. Увы, мечта оказалась химерой, планета не торопилась вслед, и Россия, естественно пришедшая к Февралю и насильно форсировавшая Октябрь, все равно была обречена строить капитализм, пусть и государственный, ибо от всех лозунгов социализма оказалось возможным реализовать лишь «обобществление собственности», с отказом от романтических идеалов Свободы, Равенства и Братства. Причем, расстояние между Февралем и Октябрем в историческом смысле практически равно нулю, и две революции, буржуазная и социалистическая, реально слились в одну,так что все последующие годы Россия жила в противоестественной напряженной ситуации: строительство под благородными социалистическими лозунгами государственного капитализма с постоянным подавлением недовостребованных буржуазных отношений. Ситуация усугублялась тем, что Россия рвалась в будущее в одиночку. В результате — отказ от первоначальных наивных лозунгов: не будет, мол, армии, а вооруженный народ, милиция; вся власть Советам и т. д. И вместо этого — самая мощная армия в мире, а вместо власти Советов, власти народа — диктатура краснознаменного «ордена меченосцев», с которым Сталин любил сравнивать, не без гордости, реформированную им партию. История, как и природа, мстительна, — если нарушается естественный ход
В итоге — 1938 год! Ленинские лозунги трансформируются: «Один шаг вперед, два шага назад, — считается за побег!» Какая уж тут диалектика... Термен — на Колыме, работа в «шарашке», служба в ОГПУ, НКВД, КГБ. «Ни более и ни менее»...
Опыт России и последующих «социалистических», «коммунистических» революций, вплоть до кампучийской, убеждает в возможном наличии общей закономерности: все попытки форсирования истории, к сожалению, чреваты тем, что в своем насильственном стремлении в будущее эти «недозревшие до социализма» страны вынуждены откатываться назад, в свернутом виде повторяя эволюцию человечества:первобытный (военный) коммунизм, рабовладельчество (лагерный труд), феодально-крепостное право (колхозы и предприятия ВПК — при Сталине). А при продвижении к экономическому уровню капитализма — пусть в «государственном» варианте, — они не выдерживают конкуренции с естественно развивающимся капитализмом, ибо основные интересы парадоксально акцентируются не на самом производстве общественного продукта, а на его распределении(чем, кстати, и объясняется обязательное возникновение нового паразитирующего класса чиновничества, номенклатуры).
В итоге — 1967 год. Бывший американский миллионер, бывший зэк, секретный специалист, лауреат Сталинской премии Лев Сергеевич Термен работает в должности механика на нескольких квадратных метрах, огороженных шкафами, вымаливая радиодетали у кафедрального завхоза. «Ни более и ни менее»...
Искаженное общественное бытие определяет формирование соответствующего общественного сознания. В гносеологическом смысле ситуация схожа с «измененными формами сознания», возникающими в опытах с сенсорной изоляцией (галлюцинации, деперсонализация, раздвоение личности и т. п.). Советское общество было изолировано «железным занавесом» не только от остального мира, но, главное, от собственной истории, что и привело к формированию «измененных форм общественного сознания»(коллективные мифы, ложь в науке, искусстве, «культ личности», двойная мораль и т. д.), неадекватно отражающих действительность.
В итоге, увы, — Лев Сергеевич до конца своей жизни сохраняет уважение, пиетет не только в отношении Ленина, но и Сталина, более того, язык не поворачивается, — Берия и других людоедов из органов так называемой «государственной безопасности». «Ни более и ни менее»...
Экономический, политический и духовный кризис привел к тому, что «слиянная революция» не переросла в реальный социализм, и монстр рухнул под бременем невыполнимых обещаний и тяжелого вооружения. Причем, потенциал невостребованных буржуазных отношений был осознан прежде всего представителями самих «верхних эшелонов» партийной власти, пытавшимися поначалу ограничиться перестройкой, конвергенцией, а затем, остолбенев от зарубежных супермаркетов, объевшись на презентациях бананов и киви, яростно бросившимися насаждать сверху тот вариант первобытного капитализма, который был известен им из их же учебников истмата. И первоначальные разговоры обновленных коммунистов о возвращении к общечеловеческим ценностям завершаются повсеместным утверждением единственной ценности — денег, торжеством Желтого дьявола... Сегодня капитализм на Западе иной, он «полевел» и приблизился к реальному социализму, — чему, конечно, существенно способствовал и опыт русской революции, со всеми ее негативными и позитивными моментами. Таким образом, Россия ценой своего кровавого опыта все равно продвинула мир к социализму, — чтобы сегодня самой совсем отказаться от него?
«Ни более и ни менее»...
В итоге — конец 1990 года. Термен вновь подает заявление о приеме в Коммунистическую партию Советского Союза. С ума бы не сойти! Никто ничего не поймет, — если не прочитать хоть раз до конца «Фауста» Гете. И его сегодняшнего продолжения — «Советского Фауста»...
Последние встречи: правда о «средстве Макропулоса»
Весной 1991 года в Москве, на кафедре эстетики МГУ состоялась международная конференция «Современный „Лаокоон“: эстетические проблемы синестезии». Я попросил организаторов разыскать и пригласить на нее Термена с докладом об электронной музыке. Не успел я даже как следует поздороваться с ним, Лев Сергеевич, весь радостный и довольный, перебил меня:
— Поздравьте! Меня, наконец, в партию приняли. Только что! А ведь тогда, в 81-м году меня тот Танаканов опять не пропустил, какой-то параграф в уставе нашел, что после восьмидесяти лет в партию уже совсем нельзя принимать. А оказалось — можно!
— Да, я слышал, Лев Сергеевич, читал в газетах, поздравляю. Но зачем все это Вам, особенно сейчас, когда даже Таракановы бегут оттуда?
— Как зачем? Пусть бегут. Я же Ленину обещал!
Ну, молодец, Лев Сергеевич, право слово. Конечно же, надо быть хозяином своего слова, пусть через 50, простите, 70 лет. Но и коммунисты, следует заметить, хороши, — дождались-таки момента. Если бы у них была своя партийная «Книга Гиннеса», Термен мог бы попасть туда как самый молодой коммунист среди самых старых верных ленинцев. Наталья Михайловна Нестурх, родственница Льва Сергеевича, при беседе с ней об этом, улыбается: «А что еще можно было ждать от альбигойца, мы все, Термены, — социалисты с 13 века» (рис. 23).
Офицер Красной Армии
2. Командир Красной Армии
Фантастика:
попаданцы
рейтинг книги
