Советский полпред сообщает…
Шрифт:
МИР МОЖНО СПАСТИ
В декабре 1933 года ЦК ВКП(б) принял постановление о развертывании борьбы за создание эффективной системы коллективной безопасности в Европе. В нем предусматривались возможность вступления СССР в Лигу наций и заключение региональных пактов о взаимной защите от агрессии. Советский Союз считал, что война во всяком районе – это очаг мировой войны, поэтому задача всех стран объединить усилия для борьбы с агрессией любого государства, в любом пункте планеты.
Советский Союз вел переговоры о Восточном пакте с Францией.
Стремясь заручиться поддержкой Восточного пакта, министр иностранных дел Франции Луи Барту отправился в поездку по европейским столицам.
Лондон, понедельник, 9 июля 1934 года
Французский посол Корбэн устроил прием по случаю пребывания в Лондоне Луи Барту. В зале собрались иностранные послы, представители высшего света, парламентарии, английские дипломаты во главе с Джоном Саймоном, который два дня вел с Барту переговоры о Восточном пакте.
Барту был в центре внимания. «Горячий гасконец» с седой бородкой клинышком, в золотом пенсне быстро переходил от одной группы приглашенных к другой, его большая лысая голова мелькала то там, то здесь.
Об этом адвокате, литераторе, историке, члене Французской академии, избранном в «бессмертные» за труды о Ламартине и Мирабо, Бодлере и Вагнере, о политике, семнадцать раз занимавшем министерские посты, премьеры говорили: «Иметь его в составе своего кабинета опасно, не иметь – трагично». Его колоритная личность затмевала иных глав правительств. Почтенный возраст вроде бы и не давал себя знать: Барту постоянно держался в форме, ежедневно вставал в пять утра, принимал холодную ванну, делал гимнастику и в шесть тридцать садился за рабочий стол.
Этот старик, казалось, был неуязвим для врагов и соперников. Он никогда не оглядывался назад, прошлое интересовало его как материал для историка. Как политик он смотрел только вперед. В литературе и истории он находил отдых от политики. Он никогда не шел против фактов, перед ними он преклонялся. Это был тот самый Барту, член правой партии, в первые годы после Октябрьской революции – один из самых ярых врагов Советской России. Когда Советский Союз вырос в великую державу, он стал способствовать франко-советскому сближению, заметив в одной из своих речей: как у буржуазного историка у меня один взгляд на СССР, как у практического политика – другой. Этот эклектик и скептик умел делать из нужды добродетель, перестраиваться на ходу, блестяще забывать то, что нужно забывать. У Луи Барту было кредо: в политике надо всегда искать соглашения принципов и примирения интересов.
Сейчас в Лондоне он пытался примирить интересы Англии и Франции. Уединившись на приеме с Саймоном у окна, он доказывал ему, как бы продолжая переговоры:
– Мы еще можем стабилизировать положение в Европе. Восточный пакт в рамках Лиги наций – Советская Россия должна в нее вступить – мы оставим открытым для Германии. У Гитлера окажется два варианта: либо быть окруженным, либо принять участие в системе коллективной безопасности.
– В принципе, – ответил сэр Джон, – мы не против региональных пактов. Но нажимать на Германию нам бы не хотелось. Наше же отношение к Советской России вы знаете.
– Знаю, – перебил Барту. – Но не в нынешней ситуации его демонстрировать. Германия перевооружается бешеными темпами. Еще в «Майн кампф» Гитлер призывал к уничтожению Франции как смертельного врага рейха. Мы в такой ситуации не можем сидеть сложа
– Германия, – заметил Саймон, – хочет лишь равенства в вооружениях, и это ее право. Дать реализовать ей это право – первое условие нашего одобрения пакта. Второе наше условие – гарантии СССР и Франции должны распространяться на Германию. Иными словами, Германия должна стать участницей франко-русского пакта о взаимопомощи.
Повторенная Барту угроза заключить союз с СССР раздражала сэра Джона. Альянс Париж – Москва выводил Лондон из большой игры. Но своими условиями Англия убивала двух зайцев: удовлетворяла требования Гитлера о праве на вооружение Германии и ставила под вопрос как Восточный пакт, так и франко-советский военный союз. Ведь было совершенно ясно, что Гитлер не согласится в них участвовать.
Барту слушал Саймона, закрыв по привычке глаза и поглаживая бородку. Он чувствовал, что англичане хотят похоронить пакт, а потому выставляют все новые условия, хитрят. Ему вспомнилась мысль Канта: «Хитрость – образ мыслей очень ограниченных людей, она отличается от ума, хотя внешне на него и походит». Конечно, сэра Джона нельзя назвать неумным человеком. Саймон был одним из образованнейших людей Англии, доктором наук восьми университетов, он свободно владел несколькими иностранными языками, как рассказывали, читал на ночь Сенеку и Плутарха в подлиннике. Но сэр Джон слишком хороший юрист, думал Барту, чтобы стать хорошим дипломатом. А юристом, по слухам, он был отменным, брал в годы своей адвокатской практики по тысяче фунтов за выступление в суде. Вот и сейчас перед Барту был опытный адвокат – адвокат политики твердолобых консерваторов, рассчитывающих в союзе с Германией уничтожить в России коммунизм. Адвокат, который найдет массу уверток, лишь бы повернуть дело по-своему. Хитрый адвокат, но не широко мыслящий дипломат.
– Сэр Джон, – сказал Барту, – я считаю, что вы совершаете ошибку, усложняя путь к Восточному пакту. Я слышал, вы увлекаетесь Сенекой. Позвольте мне напомнить вам одно его изречение: от мелких ошибок легко перейти к крупным. Надо смелее соглашаться на наш план.
– С вашего разрешения, господин министр, – ответил Саймон, – я тоже отвечу вам мыслью Сенеки: смелость без благоразумия – это особый вид трусости.
– Не хотите ли вы упрекнуть в трусости Францию? – вскипел Барту.
– Ни в коем случае. Вероятно, у нее, как и у России, есть основания для беспокойства. Мы же уверены, что ситуация отнюдь не критическая и благоразумие сейчас прежде всего. Мы не отвергаем Восточный пакт, но и не можем опрометчиво согласиться со всеми его положениями. Надо успокоить господина Гитлера. Наши условия направлены именно на это.
– Ваши уловки – виноват, ваши условия, – ответил Барту, – подрывают пакт. А Берлин тем временем предлагает всем двусторонние договоры о ненападении, чтобы сорвать систему коллективной безопасности. Поляки первыми клюнули на эту приманку. А что дал Варшаве этот договор? Разве он служит препятствием для предъявления ей территориальных претензий со стороны Германии?
– В какой-то мере…
– Ни в коей мере, – горячился Барту. – Германо-польский договор лишь подорвал позиции Франции, ослабил нашу систему союзов на востоке. В Варшаве мне сказали, что отныне Польша будет уступать Германии, она не собирается участвовать в Восточном пакте, если в нем будет представлена Советская Россия. И все же Восточный пакт необходим. Прага и Бухарест относятся к нему благоприятно. Югославский король Александр – с ним я хочу встретиться еще раз – также положительно расценивает идею пакта. Ведь восточноевропейские страны – и Польша в том числе – только с помощью пакта смогут опереться на Россию, чтобы противостоять Германии. В силу географических факторов Франция способна оказать им лишь косвенную помощь.