Советы ближних
Шрифт:
За чаем Витька рассказывает «на бис» про старика с радиолой и встречу с Зельцем. Борис выслушивает его, снисходительно позевывая. Мне кажется, он зевает нарочито, показывая этим свое равнодушие к блестящим успехам Зельца. Не мой характер! Я еле сдерживаю себя, чтобы не сказать что-нибудь ядовитое. Вроде: «Оказывается, некоторых устраивает наша система высшего образования!» или: «Между прочим, зельц – это сорт колбасы с крупным жиром»… Нет, нет! Только не сегодня!
Меня тянет к окну – привычка. Но сегодня все тот же пейзаж выглядит по-иному. Темнота не таит опасности,
Наши собачники уже «на линии». Два охотничьих сеттера, Бой и Леда, прочесывают скверик в поисках дичи. Длинная, как трамвай, такса Беба семенит на коротеньких ножках рядом с коротконогой хозяйкой. Дворняга с роскошным именем Жанна заливается громким простецким лаем, на что бульдог Рамз отвечает брезгливым молчанием. Он призер многочисленных выставок, и у него столько медалей, что ему мог бы позавидовать какой-нибудь генерал-аншеф. А вот и пенсионерка-овчарка со своим хозяином, тоже пенсионером. Овчарку зовут странно – Верба. Она давно поняла, что шпионов не существует, во всяком случае – в нашем подъезде. А ей с молодых лет так хотелось поймать хоть одного шпиона!..
Я жалею собак. Одна из самых страшных картин, какие можно видеть в городе, – потерявшаяся собака. Какое отчаяние в глазах! Как, должно быть, мутит от чужих людей! Какая толпа незнакомых запахов и голосов! И все меньше надежды!.. И никакой возможности объяснить!
За моей спиной тишина. Борис и Витька сели за шахматы. Я в этом совсем не разбираюсь. По-моему, это просто хороший способ молчать, сохраняя умный вид. Потом мы снова пьем чай с вишневым вареньем, слушаем песни Высоцкого – Витька принес новую ленту. «Ах вы, кони мои, пр-ри-вер-ред-ли-вые!..» До чего он хрипатый, этот Высоцкий, но что-то в нем есть.
Наш старенький «Айдас» работает еще вполне прилично. В отличие от Мики, мы с Борисом не помешаны на всякой технике… «Постою на кр-ра-ю!» – хрипит Высоцкий. Я смотрю на Витьку и думаю: ерунда, все рассосется!..
И не ведаю, что это штиль перед бурей.
– Мы зайдем? – спрашивает он утром. Уже в дверях.
– Не поняла вопроса, – говорю я.
О, как сразу я все поняла! Что-то было в его голосе. Какая-то непривычная мягкость… И я растерялась. Я совсем не была к этому подготовлена, хотя только и занималась тем, что у всех спрашивала совета.
И теперь я пытаюсь выиграть время.
– Кто это мы?..
– Ну, мама! – Он обнимает меня. – Зачем ты делаешь вид?..
Как плохой ученик перед доской, я забыла все правила и доказательства и тупо молчу.
– Ничего особенного не надо, – говорит он поспешно. – Просто чтобы вы с отцом были дома… Бутылку мы принесем.
Эта «бутылка» решает все. Я высвобождаюсь из его цепких лап.
– Никаких бутылок, – говорю я. – Это еще что такое? Я надеялась, что ты выбросил этот бред из головы!..
– Я хотел вас познакомить…
– А мы не желаем!.. Ты должен учиться! Кому ты будешь нужен такой?
– Я буду учиться!
– Врешь! Она первая же тебя бросит!..
– Неправда! Она
– Конечно, с одним не выгорело…
Хлопает дверь. Он не ждет лифта. Мне слышно, как громыхают его ботинки, минуя по пять ступенек.
Война объявлена!..
С этого дня он почти перестал бывать дома. В сущности, дома он только ночует. Борис вручил ему ключ от входной двери, и он возвращается когда вздумает. Иногда в половине второго. Мои бдения у окна носят теперь тайный характер. Я ложусь одновременно с Борисом и, дождавшись, пока он уснет, занимаю свой пост. Я гашу свет, и поэтому с улицы меня нельзя увидеть. Он возникает в проеме арки, и, отпрянув от окна, я тут же ложусь в постель – делаю вид, что сплю. И слышу, как он бренчит на кухне посудой. Должно быть, он ест стоя, прямо из кастрюльки. Он похудел, под глазами синяки. Стал отращивать бороду – «мы с Зельцем»…
Не сын, а бесплатный квартирант, о котором вдобавок мы мало знаем. Однажды он был у нас с ней. Я обнаружила на своем гребешке длинный золотой волос. Потрясенная, я долго его разглядывала. Но что может сказать о своей хозяйке один-единственный волос? Он был тонкий и шелковистый, что якобы свидетельствует о доброте… Но как она смела причесываться моим гребешком?.. Какая бесцеремонность!..
Я взглядом сыщика осмотрела все вокруг, но других улик не обнаружила.
– Как ты думаешь, зачем он ее приводил? – спросила я у Бориса.
– Спроси что-нибудь полегче, – сказал Борис. Мое сообщение не произвело должного эффекта. – Возможно, им нужна была крыша, – добавил он, помолчав.
Борис настроен оптимистически. Он считает, что парень в возрасте Витьки должен иметь личную жизнь. Что с точки зрения морали, поскольку она была замужем…
Речь юрисконсульта. Я так и говорю ему:
– Ты юрисконсульт, а не отец! При чем тут она! У него это первое серьезное чувство!.. Хорошо, хоть молчит про этого. Как его?.. Оклахому!..
Оклахома мне иногда снится. Как я открываю дверь, а там он стоит, с чемоданом и сумкой на плече. Я впускаю его, и он начинает у нас жить. Почему-то он живет у нас вместо Витьки, который уехал на Север… И я во сне умоляю его сделать так, чтобы Витька вернулся. Вот такой кошмар!.. И все так реально, как будто на самом деле. В моих снах этот Оклахома даже окает: какая-то клеточка в мозгу помнит, что в тех краях, откуда Симка Чижов, он же Оклахома, люди должны разговаривать именно таким образом…
Паспорт Витьки лежит в тайнике. Там, где я его спрятала. В моей тумбочке, под газетой. Каждый день я приподнимаю газету, чтобы проверить, на месте ли он. Пока что сын на него не посягает. И не делает больше попыток нас с ней знакомить. Зато Нонна часто звонит и требует «продолжения» – ее томит любопытство и потребность давать советы. И я рассказываю ей, что могу. О том, что ему пришла бумага из деканата – грозят отчислить из института за непосещение лекций. Сообщаю скупые сведения. Она работает на почте, в отделе телеграмм. Номер почтового отделения Мика обещал выведать. И тогда можно будет на нее посмотреть…