Советы юным леди по счастливому замужеству
Шрифт:
Финал этих излияний Рэдклифф процитировал столь зловещим тоном обреченного страдальца, что Хинсли громко рассмеялся.
– Девица покушается на его добродетель? Повезло мальчишке. И ты отправишься его спасать?
– Пожалуй, именно этого от меня и ждут, – с иронией откликнулся Рэдклифф, дочитывая письмо. – Могу представить, в какое щекотливое положение поставит брата мое вмешательство в его тайную интрижку.
– Неприемлемый поступок по отношению к члену семьи, – незамедлительно согласился Хинсли и помолчал, размышляя. – Думаешь, в этом что-то есть? Арчи получит отменный куш по достижении совершеннолетия, возможно, девица
Рэдклифф послал ему недоверчивый взгляд.
– Et tu [5] , Гарри? Дружище, имей хоть толику веры. Арчи всего лишь мальчишка, и это не более чем одно из его юношеских увлечений. Я получаю аналогичные письма каждый год. Если бы у него возникла серьезная привязанность, я услышал бы это от самого Арчи, а не от нашей матери.
Он неодобрительно помахал письмом в сторону Хинсли, однако тот лукаво ухмыльнулся.
– Значит, ты полагаешь, что мальчик по-прежнему тебя боготворит? Хотя ты уже два года как прячешься в деревне? Я бы сказал, едва ли удостаиваешь его взглядом, так старательно избегая родственников.
5
И ты (лат.). Отсылка к крылатому выражению «И ты, Брут?».
– Я их не избегаю, – холодно откликнулся Рэдклифф. – Моя мать более чем в состоянии управлять семьей. Она не нуждается в моей помощи.
Он нахмурился, сам услышав, как слабовольно это прозвучало.
– Но теперь она просит о помощи, не так ли? – Хинсли смотрел на друга с не свойственной ему серьезностью. – Тебе же известно, Джеймс, что рано или поздно придется стать настоящим лордом. Ты не можешь прятаться здесь вечно.
Рэдклифф притворился, что не расслышал. Он знал: Хинсли желает ему добра, знал, что сражавшийся с ним бок о бок на континенте Гарри, возможно, даже понимает чувства, так упорно мешающие ему примерить мантию, которую следовало бы по-прежнему носить его отцу. Они были свидетелями одних и тех же страшных сцен, но Хинсли, служивший в армии Веллингтона значительно дольше Рэдклиффа, похоже, нашел в себе силы изгнать эти образы из памяти. Вместе со всей страной он полагал, что война окончена, однако Рэдклифф воспринимал все иначе. Здесь, в Рэдклифф-холле, ему было проще: управляй поместьем, беседуй с арендаторами, выполняй свой долг. Это он мог принять. Но вернуться в Лондон графом, занять место отца в Палате лордов, сопровождать родственников на балы в безвкусно декорированных залах, как будто ничего не произошло? Нет. Этого он сделать не мог. Да и не было необходимости.
– Благодарю за заботу, дорогой друг, – произнес он после недолгого молчания, стараясь говорить мягко и ровно. – Но повторюсь, если бы Арчи испытывал к этой девушке истинную привязанность, он бы мне написал.
Дворецкий Бивертон кашлянул и вежливо заметил:
– Насколько мне известно, милорд, в этой стопке есть и письмо от мистера Арчибальда.
Хинсли рассмеялся.
– О нет! – возликовал он. – Решил признаться, что влюблен?
Рэдклифф, нахмурившись, перебрал стопку писем, пока не нашел надписанное почерком брата.
– Да, – сказал он, быстро пробегая взглядом страницу. – Так и есть. И он думает, что хотел бы жениться на этой девушке.
– Боже правый! – Хинсли встал и подошел к Рэдклиффу со спины, чтобы прочитать
Рэдклифф раздраженно перевернул письмо, сложил его, осушил чашку с кофе и поднялся из-за стола.
– Как такое могло произойти всего за несколько недель? – изумился Хинсли, подливая себе кофе.
– Действительно, как? – негодующе откликнулся Джеймс. – Боюсь, Гарри, нам придется раньше времени прервать твой визит. Выходит, что мое присутствие в Лондоне все-таки необходимо.
Лорд Рэдклифф с некоторым трепетом вошел в фамильную резиденцию де Лейси на Гроувенор-сквер и обнаружил, что дом погружен почти в полную темноту и похоронную тишину. Шторы на всех окнах были задернуты. Как обычно, его встретил Пэттсон, управлявший домом с тех пор, как Рэдклифф себя помнил, и служивший ему такой же опорой в детстве, как и родители. Рэдклифф сжал руку старика в твердом приветствии. На лице дворецкого явственно отразилось облегчение.
– Что на сей раз, Пэттсон? – с опаской спросил граф.
– Мигрень, милорд, полагаю, так называется этот недуг, – тихо ответил Пэттсон, едва шевеля губами.
– О боже, французское слово? Где она его услышала?
Иностранные болезни были хуже всего.
– Насколько мне известно, – осторожно ответил Пэттсон, – диагноз поставила леди Джерси, страдающая тем же недугом.
– Понятно. И он… серьезен? – с сомнением спросил лорд Рэдклифф.
Опыт подсказывал ему, что к жалобам матери следует прислушаться. Излишне легкомысленная реакция могла стать причиной нешуточной обиды.
– В нижних слоях общества, полагаю, он традиционно известен как головная боль, – последовал деликатный ответ. – Недомогание началось довольно быстро, в сущности, сразу после визита леди Джерси.
Лицо Пэттсона оставалось совершенно бесстрастным. Рэдклифф подавил улыбку и тихо вошел в гостиную. Здесь было еще темнее, и ему потребовалось несколько минут, чтобы разглядеть фигуру матери, лежавшей на кушетке в позе крайнего утомления.
– Доброе утро, матушка, – произнес он едва слышно, подражая Пэттсону.
Вдовствующая графиня проворно села:
– Джеймс?! Это вы? О, как чудесно!
Она энергично поднялась с кушетки.
– Я ничего не вижу! – возмущенно заявила леди Рэдклифф и позвала: – Пэттсон! Пэттсон! Я ничего не вижу, пожалуйста, раздвиньте шторы, здесь сущая покойницкая.
В своем негодовании она, казалось, не вспомнила, что сама отдала такое распоряжение, однако Пэттсон не проронил ни слова, лишь несколькими расторопными движениями раздвинул шторы, залив комнату светом. Леди Рэдклифф была в дезабилье – простом сером капоте, а волосы уложены в свободную прическу. Она легко засеменила навстречу старшему сыну и, протянув руки, приняла его в сердечные объятия.
– Джеймс, мой дорогой, как чудесно снова вас видеть!
Взяв сына за руки, она отступила назад, с упоением вглядываясь в него.
– А мне – вас, – тепло улыбнулся он, сжимая ее пальцы. – Как вы себя чувствуете? Я слышал от Пэттсона, что вам изрядно нездоровится.
– Ах, вздор! – живо отмахнулась она.
Лицо Пэттсона, стоявшего за ее спиной, выразило умеренную обиду.
– Как вы знаете, мое нездоровье никогда не длится долго.
Верно. Подчас немощи леди Рэдклифф исчезали точно к началу светских событий, которые она предвкушала с особым нетерпением, – исчезали настолько стремительно, что это граничило с чудом.