Совиный волк
Шрифт:
И я представила себе, как просыпаюсь однажды утром, а в квартире вместо квартиры – остров! И тут же мой остров населился умными дикими животными: в спальне устроился белый медведь, на кухне – тюлень, а в ванной разместился бегемот и принялся задумчиво жевать траву.
Бубо посмотрел на меня и махнул лапой: мол, кому я рассказываю про происхождение островов!
– Запомни главное! Архипелаг – это семья островов, которые всегда рядом.
«Вот бы и в жизни было так, – подумала я, – чтобы всегда рядом. Ведь получается это у островов! Но острова не летают, а папа всё время
Архипелаг, откуда к нам на зимовку спешит самая любимая птица Бубо, называется Новая Земля. Там живут страшнейшие из всех ветра, настоящие ледяные горы, и ещё там невероятно холодное лето. Так что наше Заполярье – это Африка для привыкшей к Арктике птицы.
– И, пожалуйста, не путай Африку и Арктику! – добавил волк. – Потому что ты можешь!
А птицу, о которой рассказал Бубо, зовут гага. Она и в самом деле удивительная. Во-первых, это утка, но большая, почти как гусь. И необычная! Гага умеет жить там, куда далеко не каждый рискнёт просто приехать. Она не боится ни колючего ветра, ни холода и почти в любую погоду кружит над морем или в самой воде перебирает лапами. И волны ей не страшны, и глубины она не боится, и научилась нырять как водолаз – очень глубоко.
– Скоро прилетит и мой старинный друг гагун, – радостно сообщил волк. – Он смелый и умный. Мы с ним знакомы уже девять лет. А так ему все двенадцать!
«Двенадцать лет! – удивилась я. – Какая старая птица! Старше меня!»
– А долго они живут, эти большие северные утки? – спросила я.
– Я бы желал моему другу прожить все тридцать семь лет – как прожил самый известный долгожитель среди гаг. И даже больше. Но увы, птица гага обычно навсегда улетает с земли, прожив восемнадцать лет в Арктике и восемнадцать зим у нас.
– Взрослые говорят, что восемнадцать лет – это немного. Почему тогда гага умирает?
– Понимаешь, умирают все. И тот, кто родился гагой, и тот, кто родился человеком, и даже тот, кто родился островом. Только каждому выдали своё время. И наверное, какой-нибудь мшистый камень смотрит на людей и не понимает: «Почему они умирают, не доживая даже до ста пятидесяти лет?»
– А ты понимаешь почему?
– Это не моё волчье дело! – взмахнул хвостом Бубо. – Моё дело – наблюдать, есть мышей, спать и радоваться, когда прилетит Папако – так зовут моего крылатого друга.
Я загрустила, потому что даже у совиного волка был друг, а у меня нет. Дело не в том, что со мной никто не хотел дружить, дело в том, что тот, кто хотел дружить со мной, просто не знал, где я. Мой дом был закрыт от целого мира, и нужен был специальный пропуск, чтобы попасть в наш городок, где жили взрослые и самолёты, самолёты и взрослые. Они улетали и возвращались, а я думала о других городах и сильно-сильно прижималась лбом к оконному стеклу – вдруг с той стороны что-то изменится, появится кто-то и позовёт играть. Я ещё не знала, что такое – дружить, и мне было интересно, как это.
– Бубо,
– Почему кто-то становится другом – так же удивительно и просто, как то, почему зимой идёт снег, а летом расцветает лютик. В дружбу входишь, как в реку, – не знаешь, что там, на дне: камни, коряги?
– А стекло? В прошлом году я нашла в реке осколок!
– Может, и стекло, острое, неожиданное. Но потом ты окунаешься и плывёшь, и больше не страшно.
– Или не окунаешься и выходишь из воды? – предположила я.
– Именно так!
Папако был уже немолодым гагуном. Всю жизнь он прожил на архипелаге Новая Земля и в нашем Заполярье. Коренной народ на архипелаге – ненцы, от них и досталось птице такое странное имя. Правда, самих ненцев теперь не встретишь на Новой Земле – они живут на берегах реки Печоры.
Каждый раз, прилетая на зимовку, гагун рассказывал Бубо обо всём, что происходило на далёком северном архипелаге: от забавных случаев с песцами и белыми медведями до историй о подземных взрывах, которые то и дело сотрясали землю. Папако говорил, что эти взрывы устраивают военные люди, живущие на острове, что так они изучают своё страшное оружие – бомбы.
– Если такая бомба упадёт на город, никого не останется – ни людей, ни птиц, – вздохнул Бубо.
– Но для чего они, эти бомбы? – спросила я.
Разве не странно? Придумывать бомбы и взрывать их под землёй – как бы понарошку, как бы пробуя, что получится, чтобы однажды какая-нибудь из них упала на город, на всех жителей, на их дома и разрушила всё, что так долго строили. Потому что, если бомба где-то есть, она непременно когда-нибудь окажется где-то ещё.
– Я не знаю, для чего они людям, – печально произнёс Бубо. – Я всего лишь волк, мне никогда не понять смысла вашего оружия. Но я знаю, что птицам, зверям и даже лишайникам плохо от этого. От радиации. Это злейший враг обитателей Земли.
– Радиация?
«Какое странное имя! – подумала я. – А как она выглядит? Наверное, она огромная, с длинными руками-щупальцами, и, может, у неё даже клыки торчат в разные стороны. И ещё у неё спутанные волосы. И платье чёрное – из вороньих перьев…»
– Радиация? – повторила я.
Волк задумался.
– Сложно объяснить… Вот есть я, например. Если ты близко-близко подойдёшь ко мне, то почувствуешь, что я тёплый.
– Я верю тебе! – поспешно сказала я и подумала, что лучше не буду близко-близко подходить к волку, хотя бы и совиному. Волк есть волк.
– Это тепло, – продолжал он, – как поле вокруг меня. Невидимое, конечно. И если ты попадёшь в это поле, никакого вреда тебе не будет. Разве что я захочу тебя съесть. Но я не захочу. Я на мышиной диете.
Волк грустно вздохнул, вытащил из ямки припасённую мышку и проглотил её.
– У злого оружия с Новой Земли тоже есть поле. Но тот, кто попадёт в него, может заболеть. Сильно, на всю жизнь. Или даже умереть. – Волк причмокнул и клацнул зубами. – Папако говорил, что когда-то тут, в море, затопили огромную подводную лодку. Люди называют её а-том-ной. В ней столько радиации, что на полморя хватит!