Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
Шрифт:
«Встреча двух цивилизаций» — о культуре Древней Руси. Так затеяли бодягу: уж больно густо, мол, получается — что ни памятник культуры, то византийское, восточное или западное влияние, а где же русское-то?! И это ученые — историки! Заботу о патриотизме проявляют. Поистине по Зиновьеву выходит: идеология оборачивается идеологическим цинизмом, а официальная нравственность — безнравственностью. Эти люди даже не знают, что они сами думают о предмете, о котором говорят.
Я выступил (не сдержался) нахально: мол, не беспокойтесь за русское достояние. Наоборот, предметом нашей гордости должно быть, что такие мощные и такие разнохарактерные влияния переварились в русском котле и стали символами неповторимой «нашей» цивилизации.
Почитал телеграммы наших маршалов и генералов из Кабула. Вполне здраво судят они
Позавчера принесли мне на подпись список представляемых к орденам за Афганистан (по аппарату ЦК). Список возглавляет Ульяновский! Принес сначала референт, а потом зав. сектором из сферы Ульяновского. Я разразился ругательствами и «отправил». Вот она безнравственность-то, которую все воспринимают, как самую настоящую общественную мораль. И дело не только в предмете, за который награждают, а дело в том, что во главу поставили циничного бездельника и прохвоста, который умудрился даже и в этом деле, которое целиком по его части, все свалить на других.
Статья Ричарда Косолапова в «Правде» «Жизненная позиция Ленина». Сильная статья, честного и порядочного человека, обеспокоенного распадом нравственных начал общества и государства, начало которым положил Ленин. Отчаянный призыв использовать моральный потенциал оставленный Лениным и заложенный в ленинизме. Плохо, мол, мы его используем. И о «взятке» по Ленину пишет. спустя 60 лет. Ленин-то писал о взятке при начале НЭП'а. Косолапов считает, что из трех пороков, о которых предупреждал с болью В. И. (комчванство, неграмотность и взятка), мы полностью избавились лишь от второго. Увы! (Я понимаю Ричарда) У нас неграмотность сейчас худшая, чем тогда. Не буквальная, но еще более опасная: когда мы клянемся ленинизмом, а даже не знаем его и знать не хотим. Кто из наших вождей всерьез изучал когда-нибудь Ленина? Кто из них обращается к нему в своей политической практике? Кто его всерьез читает? Или — хотя бы то, что наши ученые разрабатывают «на основе ленинизма»? А уж о следовании Ленину в морально-бытовом и морально-политическом плане и слышать не хотят! Если кто с такой претензией к ним обратится, — сразу в антисоветчики угодит.
Наша консультантская группа распалась теперь и физически. У четырех вывихнуты или сломаны ноги. У одного — инфаркт, у другого — флюс, у третьего — грипп. Сам Жилин в этой компании.
Сказал о ситуации Б. Н.'у: он изволит шутить, — мол, надо бы распустить группу и набрать других, помоложе. Брутенц приходил бушевать по поводу консультантской группы. Пойдем, — говорит, — к Пономареву. Я готов сам (!) все ему высказать. Нельзя же на одних ездить, а другие сачкуют. Я ему: он нас спросит — что вы предлагаете?! Что ты готов предложить. Люди устали и им плевать. А рефлекса (службизма и долга), как у нас с тобой, у них не выработано. Не было вовсе. Плюс нежелание больше учиться, быть на уровне «имеющейся» в Отделе информации, плюс просто бездарность, и т. д. Да и для чего?
Он: мы с тобой на Пономарева похожи в этом смысле.
Я: нет. Я — во всяком случае. Я выполняю свой долг, стараясь сделать предельно хорошо то, что мне поручено, независимо от того, согласен я с сутью самого дела или нет. Б. Н. же, во-первых, подстраивается к «чужому» мнению и действует так, будто он его сам и придумал, а главное — выпендривается со своими инициативами, где его не просят и даже раздражаются его неуместной активностью.
Он: есть у него тут и карьерные соображения, но ты прав — иногда он активничает во вред себе. Есть иррационально тщеславие — от участия в большой политике. Есть и автоматизм службизма: раз те, кому положено, ничего не делают, надо же, чтобы кто-нибудь делал. Вот он и названивает в Кабул, Ташкент, выжимает из нас всякие бумаги. А между тем, по Москве его больше всего начинают связывать с афганским делом. На х. это ему нужно!
Марше вновь загорелся проведением конференции компартий. Даже дату определил: 28 апреля, полтора дня. Начались челноки между Варшавой и Парижем. Сегодня утром советник польского посольства
С Собакиным и Зуевым повесили к проекту «сопли» — наши замечания в духе Пономарева: чтоб НАТО, США упомянуть, чтоб истерию военную осудить, чтоб не забыть всякие наши бывшие инициативы. Б. Н. одобрил. Не нравится ему эта постная бумажка, но «навязывать» антиимпериалистическую боевитость боится — как бы не спугнуть. Он ведь понимает, что главное не очередная бумажка, которую даже не напечатают многие, а сам факт созыва конференции компартий в такой момент. Да и в Париж хочется поехать, пофигурять там. Уже совсем поздно сочинил телеграмму Загладину в Париж — директиву для обработки французов в духе наших поправок. Завтра ко мне придет поляк. Я ему тоже все это передам. В субботу и поляки направятся к Жоре, а потом — в Рим уговаривать Берлингуэра, который, впрочем, совсем обанкротился со своей «мягкой стратегией»
На службе продолжается «лениниана». Причем, с прошлой субботы дело пошло вниз — на банализацию текста. Когда он (Б. Н.) увидел, что получается из его попыток читать мораль и вверх и вниз, апеллируя к «нравственному потенциалу ленинизма», он начал отруливать в сторону нужняка. Обычный процесс при создании его сочинений.
Нервов уходит много. А по поводу его обычной манеры играть сразу на нескольких роялях (в данном случае — Пышков был сделан арбитром нашего текста, поскольку он участвовал в сочинении сусловских статей для «Коммуниста» и ПМС), я на этот раз ему закатил сцену. Так, мол, не делают Он (Пышков) мой подчиненный и к тому же уважает меня, и отнюдь не считает, в отличие от вас, что я пишу хуже его. И поэтому сразу после того, как вы в тайне от меня дали ему задание, первое, что он сделал — пришел ко мне. В результате и он в глупом положении, и у меня всякий энтузиазм пропал дальше работать «над вашим докладом». Оправдывался. А вообще и то, и другое глупо и мелко: и с его стороны, и с моей стороны. Едем в одной вонючей телеге, где все дозволено, и нечего чистоплюйством заниматься.
В середине месяца была делегация Ямайки во главе с тем самым генсеком Данкеном, которым я восхитился, будучи там. Здесь он произвел жалкое и неприятное впечатление. Он приехал просить. Не дадим, — они, Мэнли, правительство КНП, прогрессивный режим, будут сброшены на ближайших парламентских выборах. Лидер враждебной им партии (лейбористов) съездил в США и, вернувшись, по ТУ сказал, что привез 50 тыс. долларов для проведения избирательной кампании. Данкен, очевидно, хотел с тем же вернуться из СССР.
Однако от наших МВТ и ГКЭС ничего за так не получишь. А по партийной линии (он после переговоров попросился остаться со мной с глазу на глаз и «изложил» — 1 млн. американских долларов и восемь автомобилей, иначе — провал) — мне неожиданно для самого себя (при весьма плевом отношении Б. Н. к какой-то Ямайке) удалось выклянчить 40 тыс. долларов и, кажется, удастся добиться 5 автомобилей «Лада».
Но это уже после их отъезда. До — я, естественно, ничего определенного им сказать не мог. И уезжали они весьма разочарованные и мрачные. Меня неприятно поразило отсутствие элементарной нравственной и даже формально-дипломатической культуры у этих негров-мулатов с дипломами английских и канадских университетов. Они не скрывали своего пренебрежения к нам, к СССР, к тем, кто с ними возился, после того, как поняли, что им на тарелочке не вынесут всего, что они просят.
Они впервые в СССР. Но их ничего не заинтересовало в Москве, хотя они ничего о нас не знают. Им не захотелось ни посмотреть Москвы, ни даже спросить нас о нашей жизни, о наших делах и заботах.
Я сначала переживал и даже сожалел, что они едут: знал, что мы им почти ничего не дадим. Но потом, увидев, как они на нас реагируют (как на большую дойную корову, а на остальное — плевать), воспылал презрением ко всей этой Ямайке вместе взятой.
И еще раз убедился в своей правоте — в спорах, давних с Карэном. Лучшая политика в отношении внешнего, в том числе «третьего мира» — изоляционизм. Послать всех крупно на х. и пусть потом умоляют нас с ними общаться. Но и не лезть в их дела.