Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
Шрифт:
Как это происходит? Откуда эта стенограмма? Или это совсем не стенограмма, а сочинение советников post factum на тему о том, что и как он должен был бы сказать Крайскому?
Обсуждения тоже никакого нет. Все всё подряд одобряют после того, как Брежнев по складам зачитывает заранее заготовленные проекты поручений и постановлений.
Кстати, последним был вопрос о встрече врачей в США, посвященный анализу ужасных последствий ядерной катастрофы. Чазов бойко доложил (Б. Н. потом по телефону откомментировал: мол, что ему тушеваться-то, он всех знает, всех лечит, его все знают, им дорожат). Сам-то вопрос не заслуживает того, чтоб быть на ПБ. Его и слушали-то,
Но я — вот к чему. Беспорядочный обмен репликами после Чазова обнаружил, что не все представляют себе, о чем речь. И «сам» и другие полагали, что это — о комитете ученых по разъяснению последствий ядерной катастрофы, о которой было в Отчетном докладе съезду КПСС.
Словом, повторяю: если бы осуществилась голубая мечта советологов и кремленологов проникнуть «невидимо» на заседание нашего ПБ, то этому «невидимке», который там поприсутствовал, потом бы никто не поверил. Сочли бы, что он их дурачит или сошел с ума.
На днях в Польшу совершил налет Суслов. На один день — но взбудоражил весь мир. Его послало Политбюро. Как мне говорил Б. Н., сам он не хотел: и физически не в форме, и «что я там могу сделать», все, кажется, сказано, все ясно, чего можно еще добиться?!
С ним был Шахназаров. Он еще расскажет подробнее, а вчера у машины, у третьего подъезда (перед тем, как ехать в Гнездиковский переулок на американский фильм) он успел сказать, что М. А. в общем-то всё понимает и не он главный закоперщик нажима. «Ястребы» — это «министр» (т. е. Громыко) и Устинов. Те жмут во всю и похоже — они решают, во всяком случае, предрешают.
Было, наконец, долгожданное партсобрание. Вадим Загладин сделал блестящий доклад — имел время подготовиться. Явился вдруг и сам Пономарев.
Загладин по-отечески поставил проблему пьянства в Отделе. «моральной атмосферы». У нас впервые за всю историю Отдела появились анонимки «изнутри» на одного из младших референтов-хозяйственников. Все остолбенели.
Призвал он и к раскованности, к дискуссии на собраниях, чтоб выступали не только те, кому заранее было поручено.
На этой волне выступил референт по Йемену Малюковский и наговорил, пользуясь присутствием Пономарева, таких вещей о нашем практическом «интернационализме», что всем стало неловко. Семь решений ПБ о сотрудничестве с НДРЙ не выполнены, а то, что начато — издевательство и грабеж. Наши специалисты там — лучше любых американцев или саудовцев работают на антисоветизм.
Например, заключили соглашение (о помощи) по рыбе. Наши ловят в прибрежных водах и 25 % должны отдавать йеменцам. Но стали давать 15 %, зато протралили побережье так, что йеменским крестьянам-рыбакам ни одной рыбешки не осталось. И созданные с нашей же помощью рыболовецкие госхозы разбежались!
Брутенц потом говорил: ГКЭС — это своего рода «комплекс» на подобие военно-промышленного или мафии. Центральные учреждения переплетены взаимными интересами с местными. 10 000 специалистов или так называемых специалистов. Главный их интерес — нажиться, обарахлиться, не нарушая правил игры и в соответствии с отработанной ротацией: Москва-заграница-Москва-заграница. Черных и желтых они презирают, третируют их, как низшую расу. И они знают, что если они обдерут их на лишний рубль, то их только похвалят. Но если будут работать с убытком, даже в пользу интернационализма, получат по шее. Поэтому решения ЦК — это само собой, а коммерческая деятельность исполнителей этих решений — совсем другое дело, в ней интернационализм и рядом не ночевал.
Б. Н. на следующий день на совещании замов сказал: конечно, Малюковский сгустил краски, но «этим» надо
Политбюро приняло решение о подготовке Международного совещания коммунистических и рабочих партий — по итогам поездки Брежнева на съезд КПЧ в Прагу и после того, как с этой идеей публично выступил Гусак.
Вчера на совещании замов у Б. Н. начали разбираться: пришли к выводу, что лучше совещание с участием революционно-демократических партий, а не чисто коммунистических.
Вчера был день Победы. Не смог его провести, как обычно: хождением по улицам с другом Колькой Варламовым, потому что болею ангиной. Чуть прошлись, а потом сидели у меня часов пять и помаленьку пили водку. Говорили все «о том же» — о безнравственности верхов, о стяжательстве, о ситуации — нахватать побольше, пока есть возможность — детям, зятьям, всяким прочим родным и близким. Разговор шел под аккомпанемент очередного спектакля по TV с открытием мемориала Победы в Киеве, где, конечно, и Брежнев, и Москва, и Ленинград, в качестве равноценных городов-героев.
Он (Колька) собирается на пенсию: «надоело на все это глядеть, противно».
С 3 по 6 мая был в Риме. ИКП пригласила, чтоб снять «эпизод» с их делегацией на съезде. Восстановить хорошие отношения, в которых мы им отказали в Отчетном докладе ЦК. Я, Зуев, Генрих Смирнов. Принимали не по чину. Их делегация — два члена руководства, т. е. члена ПБ, два члена ЦК (Пайетта, Буффалини, Рубби, Мекини).
Думаю, главное было — посмотреть, куда мы собираемся вести дело с ними и, например, с Польшей. Ребята из посольства говорили, что сам тот факт, что послали именно меня, в ИКП был расценен, как хороший жест, потому что я известен своей деликатностью и склонностью понимать обстоятельства братских партий. Может быть, у Б. Н.'а действительно это было в голове. Но, если и было, то на заднем плане: просто он не хотел «делать подарок» (а загранкомандировка, с его точки зрения это премия!) Загладину после полуторамесячного отсутствия по болезни. Однако, напутствуя, он мне советовал, не задираться.
Итальянцы вели дискуссию предельно вежливо. Я отвечал тем же (хотя мне слово дано было первому, но всю полемику против них я вел в косвенной форме, и как потом сказал Пайетта, вполне понятной).
И ни слова с их стороны о том, что было на XXVI съезде, что им не дали слова во Дворце съездов, не упомянули среди хороших партий, а речь Пайетты в Колонном зале дали в «Правду» только после скандала, который он закатил Пономареву. Ни на официальных переговорах, ни в ресторанчиках за вином, ни на уровне Пайетты, ни на уровне Мекини.
Какие только вопросы не задавались: от ракет до Эфиопии. Особенно остро обсуждалась проблема сенатора-генерала Пертини. Думаю, что это был, пожалуй, единственный практический вопрос, который они хотели «решить» с помощью нашей делегации.
Несмотря на их, действительно, большую занятость, итальянские лидеры уделили нам внимание, не сопоставимое с нашими должностями. Для них мы были «КПСС», хотя они очень тонко учитывали индивидуальные особенности «состава делегации».
Почему они не побоялись нас позвать в дни, когда в Риме проходил совет НАТО, когда только что закончился 42 съезд ИСП, где Кракси ясно дал понять, что пока ИКП «совсем» не порвет с Москвой, не будет коалиции ИСП-ИКП, когда, наконец, на носу референдумы и местные выборы и есть опасность, что под бешеным напором антисоветизма, коммунисты получат еще меньше голосов, чем раньше — тенденция отката утвердится?! Почему они это сделали?