Современная африканская новелла
Шрифт:
Наконец еще одна литература Африки — южноафриканская. У нас в стране с ней хорошо знакомы. Эта некогда успешно развивавшаяся литература теперь переживает трудные времена. Спасаясь от полицейского режима, часть прогрессивных писателей покинула ЮАР, оставшиеся пишут неохотно и мало — и это понятно: они живут в изоляции от внешнего мира. Ввоз литературы в ЮАР строго контролируется, как и издание книг внутри страны; среди множества произведений, помеченных законом ЮАР как «предосудительные», — книги представленных в настоящем сборнике Питера Абрахамса, Алекса Ла Гумы, Ричарда Рива, Надин Гордимер и многих других.
Основная направленность прогрессивной
Переходя от рассказа к рассказу, от одной литературы к другой, читатель как бы совершит путешествие по странам Черной Африки — по той части континента, которая начинается от южных границ Сахары и тянется до самого юга. Название «Африканская новелла» не должно затушевывать границы литератур, смазывать тот факт, что в сборнике их представлено несколько, равно как и то, что у каждой, как и у народов, где эти литературы складываются, своя история, своя судьба, и отсюда — своеобразие художественного творчества. Впрочем, новеллы, отобранные в сборник, — большей частью лучшее из того, что публиковалось в последние годы, — отображают эту специфику. Каждая из них сама по себе — отдельный эпизод, маленький кусочен жизни. Но сложенные вместе, они как бы образуют мозаичную картину, которая хотя и не очень детально, но зато ярко и правдиво отражает жизнь сегодняшней Африки.
Вл. Вавилов
Лилия де ФОНСЕКА
(Ангола)
ЧЕРНАЯ КОРМИЛИЦА
Перевод с португальского Е. Голубевой
Наконец их пригнали в Бенгелу. Накалулу, женщину из племени нгангела, с маленьким Мурикэ за спиной, и Камуэнэ. Исхудавшая, измученная долгим переходом, Накалула боязливо оглядывалась по сторонам — таким чужим и страшным казалось ей все вокруг. Камуэнэ сначала сопротивлялся, теперь успокоился. Ведь в двенадцать лет все незнакомое кажется интересным. Многодневный переход из родной деревни в Бенгелу через джунгли ему, сыну африканских лесов, не открыл ничего нового. Зато город белых людей поразил воображение подростка.
За высокими каменными стенами дворов, которые протянулись вдоль улиц, казалось, скрывались тайны, и мальчик напряженно всматривался в густые кроны деревьев, зеленеющие за оградами. Всю дорогу Камуэнэ старался держаться поближе к Накалуле, боясь грозного португальца с винтовкой, который верхом на буйволе сопровождал отряд. Это он пригнал их. И вдруг, замедлив шаги, мальчик отстал: из-за каменной ограды донеслись протяжная грустная песня и тревожный плач киссанжи [1] .
1
Киссанжи (яз. нгангела) — музыкальный инструмент. — Здесь и далее примечания переводчиков.
Камуэнэ улыбнулся. Улыбнулся впервые с тех пор, как его
И вдруг — этот голос киссанжи!
Песня далекой родины отозвалась в его душе, и Камуэнэ остановился, объятый печалью и смятением. Тогда Фортунато крикнул конвоирам:
— Подбодрите этого черного!
Щелкнул бич, и Камуэнэ, вскрикнув, одним прыжком снова очутился возле Накалулы. Она плакала, тоскуя по родным местам. Старинная песня и еще больше, чем песня, протяжные грустные звуки киссанжи напомнили ей о безмерном горе. Казалось, киссанжи пело об их горькой судьбе.
Мурикэ, толстый и тяжелый, оттягивал повязку за спиной, и Накалула замедлила шаги, чтобы ее поправить.
Теперь они шли под ветвями мулемб и акаций, по тенистой аллее, к большому двухэтажному дому, окруженному множеством низеньких глинобитных строений. Узкая бетонная дорожка сверкала на солнце, и легкий ветер неторопливо шевелил опавшие листья. Листья назойливо шуршали по бетону, и этот тихий шелест наводил тоску.
Над перилами веранды, тянущейся вдоль красной кирпичной стены, появилась чья-то голова — их, наверное, ждали: как только путники показались в конце аллеи, голова исчезла и раздался звонкий крик:
— Кормилицу привели! Кормилицу привели!
В доме поднялась суматоха, и кованые ворота в середине красной стены распахнулись настежь. Привычные слуги действовали быстро. Когда из джунглей приходили люди, нагруженные каучуком, всегда нужно было торопиться, чтобы их не перехватили и не увели к себе более ловкие торговцы.
Фортунато въехал в распахнутые ворота, спрыгнул с буйвола и бросил поводья Камбуте. Тот приветствовал его по местному обычаю, хлопая в ладоши:
— Э, э, э!!!
— Где хозяин?
Ответа не понадобилось. Дуарте уже спускался с веранды навстречу Фортунато.
— Как съездил?
— Как всегда! Жара и всякая чертовщина…
— А товар?
— Вот!
И Фортунато указал на женщину с ребенком и мальчика, которые стояли посреди двора отдельно от всех, тесно прижавшись друг к другу.
— Сколько дал? — спросил Дуарте.
— Этот плут, вождь их, поломался для начала — нет, мол, ничего подходящего… цену набивал. Потом все-таки нашел одну женщину из неугодных ему семей… и мы ударили по рукам.
— Это у нее первенец?
— Да.
— Но она-то сама — кожа да кости! — И хозяин, подойдя к Накалуле, пощупал ее худые бока.
— Отощала в пути! Покормить как следует недели две — и все будет в порядке.
— Ты прав. Судя по ребенку, молоко у нее хоть куда.
— Малыш упитанный!
— Сколько же ты все-таки за них дал?
Женщины, стоявшие на веранде, позвали кормилицу:
— Пойди сюда!
Дуарте прикрикнул:
— Слышишь? Иди к хозяйке!
Но Накалула не двинулась с места. Пришлось обратиться за помощью к Камбуте:
— Скажи ей на их языке, чтобы подошла к хозяйке, живо!
Камбута перевел, и Накалула с Камуэнэ, сделав несколько шагов, остановилась у каменных ступеней веранды.
Дона Аута внимательно осмотрела прибывших, нежно прижимая к себе новорожденную дочку, и заметила, обращаясь к доне Александрине: