Современная африканская новелла

Коллектив авторов

— Диуана, сегодня будешь стирать.

— Да, мадам.

— Поднимись наверх, возьми мои комбинации и сорочки «миссье».

Или:

— Диуана, сегодня вечером погладишь белье.

— Да, мадам.

— В прошлый раз ты плохо выгладила мои комбинации. Утюг был слишком горячий. И воротнички сорочек «миссье» подпалила. Надо смотреть, что делаешь!

— Да, мадам.

— Совсем забыла… На сорочке «миссье» и на брюках не хватает пуговиц.

Все бремя работы по дому лежало на ее плечах. Да, еще эта привычка мадам постоянно употреблять в разговоре с ней слово «миссье», даже при гостях. Считая, что служанка ее не поймет, мадам пользовалась ее жаргоном. Это единственное, что она делала с большим старанием. В конце концов все семейство стало, обращаясь к служанке, вставлять злосчастное словечко «миссье». Диуана плохо владела французским и очень

страдала от этого, она замкнулась, ушла в себя. После долгих размышлений она пришла к выводу, что на нее смотрят лишь как на полезную вещь, демонстрируют ее как трофей. По вечерам, когда мсье и мадам рассуждали о психологии туземцев, Диуану призывали в свидетели. Соседи обычно говорили: «Эта чернокожая из…» Для себя она не была чернокожей, и их слова ее больно ранили.

Пошел четвертый месяц. Стало еще хуже. С каждым днем Диуана задумывалась все чаще. Работы у нее хоть отбавляй. Всю неделю. В воскресенье мадемуазель обычно приглашала друзей. Это было целое нашествие. Одна неделя кончалась гостями, другая начиналась ими же.

Все теперь было ясно. Почему мадам так хотела, чтобы я поехала с ней? Ее щедроты были корыстными.

Теперь мадам совсем перестала заниматься детьми. Утром она целовала их, и на этом ее обязанности кончались. Прекрасная Франция, где ты? Все эти вопросы теснились в ее голове. Я — кухарка, нянька, горничная, я стираю и глажу, а получаю всего три тысячи африканских франков в месяц. Я обслуживаю семь человек. Зачем я сюда приехала?

Диуана погружалась в воспоминания. Она сравнивала свои родные джунгли с этим мертвым лесом. Он совсем не похож на заросли там, в Казамансе. Воспоминания о деревне, о жизни в общине еще больше отдаляли ее от других. Она кусала губы, жалела, что поехала сюда.

Возвращаясь к действительности, она чувствовала себя вдвойне чужой и ожесточалась. Мысли ее часто обращались к Тиву Корреа. Пьянчужка то и дело приходил ей на память, ее теперешняя жизнь жестоко подтверждала его слова. Ей хотелось написать ему, но она не умела. За время пребывания во Франции она получила всего два письма от матери. Отвечать на них у нее не было времени, хотя мадам обещала ей писать за нее. Могла ли она продиктовать мадам все, о чем думала? Она упрекала себя, злилась на себя, но неграмотность делала ее немой. А тут еще мадемуазель забрала у нее почтовые марки.

Продана… продана… куплена… куплена… повторяла Диуана. Меня купили. Я делаю здесь всю работу за три тысячи франков. Меня завлекли, привязали, и теперь я прикована здесь, как рабыня. Ей некуда было податься. Вечером она открыла свой чемодан, перебрала все вещички и поплакала. Никого это не заботило.

Она продолжала выполнять свою работу, делала все механически, уйдя в себя, как устрица в раковине во время отлива на берегу родной реки в Казамансе.

— Дуна! — позвала ее мадемуазель.

Будто не может сказать Ди-у-ана! Девушку это злило.

Мадемуазель даже превосходила мадам леностью.

«Ступай принеси то-то». «Надо сделать это, Дуна». «Почему ты не сделала того-то, Дуна?» «Могла бы иногда почистить сад граблями, Дуна». Единственным ответом Диуаны на окрики мадемуазель был горящий взгляд.

Мадам пожаловалась на нее мсье.

— Что с тобой, Диуана? Ты больна? — спросил мсье.

С остервенением продолжая работать, она молчала.

— Можешь мне сказать, если что не так. Может быть, ты хотела бы съездить в Тулон? Мне все некогда было, но завтра мы туда поедем.

— Только скажут, что мы ее балуем, — заметила мадам.

Дня через три Диуана мылась в ванной. Потом, три часа спустя, после прогулки, в ванную вошла мадам. И тут же вышла.

— Диуана… Диуана! — закричала она. — Какая ты грязнуля. Могла бы убрать после себя ванную.

— Это не я, мадам. Это дети, да, они.

— Дети! Неправда. Дети аккуратны. Возможно, тебе надоело убирать. Но то, что ты лжешь, как все туземцы, мне не нравится. Я терпеть не могу лгунов, а ты — лгунья.

Диуана молчала, хотя от волнения у нее дрожали губы. Она поднялась в ванную комнату, заперлась. Там ее и нашли.

«В Антибе негритянка, стосковавшись по родине, перерезала себе горло», — напечатали на следующий день газеты едва заметным шрифтом в последней колонке четвертой страницы.

ЭПИТАФИЯ Диуана, сестренка моя! Ты впервые открыла глаза на

берегу нашей гордой реки Казаманс, чьи величавые воды спешат за черту горизонта и вливаются в ширь океана потоком живым. Диуана, сестренка моя! Сегодня Африку нашу не осаждают невольничьи корабли — призраки ужаса и безнадежной разлуки. Стенанья закованных братьев не сотрясают знойный покой берегов. Но в памяти нашей хранится эхо рыданий и стонов той горькой поры. Диуана, сестренка моя! Века прошли за веками Цепи рабства разбиты. Термиты изгрызли остатки старых колодок, ошейников боли, стыда и бессилья. Но до сих пор на нашей земле высятся тюрьмы, где содержали рабов,— монументы кровавой истории, зарубки на камне, которые нам невозможно забыть. Диуана, сестренка моя! Лучи восходящего солнца золотят могилу твою. Ее украшают колосья риса, пшеницы и сорго — подарки нашей земли. Диуана, сестренка моя! Аромат нашей бруссы [15] , огненно-жаркие ночи веселья, поле свое, орошенное потом соленым, не променяет никто на подслащенное рабство… Тоска по отчизне — тоска о Свободе… Диуана, ты — луч предстоящих рассветов, ты на чужбине погибла, как гибли в цепях наши предки. Тебя обманули, купили руки твои за бесценок. И ты зачахла, как пальма, которую перевезли на пасмурный север с родных берегов Казаманса.

15

Брусса — тропический лес.

Диуана, наша сестренка! Будет день, и день этот близок, когда мы, африканцы, скажем: «Эти леса, эти поля, эта земля, эти могучие черные мышцы — все это наше, и только наше!» Рыдают наши сердца над твоей могилой. Но знай, скоро вся Африка будет свободной! Африка будет свободной! [16]

СУЛЕЙМАН

16

Перевод М. Курганцева.