Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
Шрифт:
— Дельфины?
Они подошли к стенке самого большого бассейна, испещренной понизу отпечатками детских рук. Внутри без устали кружил и выписывал великолепные восьмерки одинокий серо-голубой экземпляр, каждый раз проскальзывая чуть не в полудюйме от стенок. В детском восторге Элисон даже разинула рот.
— Дельфин атлантический, — с почтением сообщила она дочери. — Из Атлантического океана. По ту сторону Америки. Там, где Провиденс.
— И дедушка, — добавила Ио.
— Правильно, и дедушка
На миг ощущение из сна вновь нахлынуло с такой силой, что у нее перехватило дыхание. В этом чувстве слились уверенность в чьей-то безграничной симпатии и предвкушение радостного открытия.
Элисон все смотрела и смотрела в бассейн, и свет, проникающий с поверхности сквозь неспокойную толщу воды, все больше напоминал божественный ореол. Ио поняла, что мать застряла надолго, и вернулась в уже пройденный зал разглядывать рыб. Если кто-нибудь из посетителей ей улыбался, девочка пугливо отворачивалась.
Элисон застыла на месте, пытаясь вспомнить что-то особенно важное, значительное. И вместе с тем непонятное — как часто в снах. Она вдруг поймала себя на том, что смеется, а в следующее мгновение ее пронзило сознание утраты — ощущение сна исчезало. Сердце бешено колотилось — действовали таблетки.
«Черт, все это только блики на воде и глюки в голове, — решила Элисон. — Мы просто торчим в этом сволочном аквариуме».
И внезапно с ужасом вспомнила, что этот «сволочной аквариум» тоже был во сне. И, раз уж они с Ио тут очутились, из сна больше не выбраться.
Она с тревогой обернулась и увидела дочь в дальнем зале перед аквариумом со слепыми лососями.
Тот сон был о поисках выхода, о тщетном стремлении в чем-то разобраться и с чем-то покончить. Под конец, уже в полном кошмаре, Элисон вдруг ощутила близость некоей милосердной высшей сущности, в которой все гармонически объяснялось. Вспоминая теперь светлую кульминацию сна, Элисон чуть не заплакала.
Постепенно внимание Элисон сосредоточилось на аквариуме, она зачарованно провожала взглядом стремительные броски и развороты дельфина.
Явная попытка что-то сообщить — пока без слов.
За годы учебы Элисон привыкла ставить логику превыше всего: только в логической мысли она находила истинное наслаждение. Поскольку часть сна подтвердилась, почему бы снова не пережить и то сказочное чувство гармонии? Она наблюдала дельфина, и ей представлялось, что в любом сновидении скрыто зерно истины; ни на одном уровне сознания не может зародиться полностью ирреальная конструкция. Даже галлюцинации — а с ними Элисон слишком хорошо знакома — возникали из достоверной эмпирики: луча света, далекого звука. А посему где-то во вселенной есть некое средоточие универсальной гармонии.
Мысли лихорадочно теснили друг друга; Элисон облизнула спекшиеся, потрескавшиеся губы.
— Это ты? — спросила она морскую свинью и услышала:
— Да, я.
Элисон разрыдалась. Поплакав, достала из сумочки косметическую салфетку, вытерла глаза и прислонилась к прохладной мраморной стенке аквариума.
Начальная стадия психоза. Нарушение мыслительной функции. Неспособность отвлечься от назойливой идеи.
— Просто смешно, — прокомментировала она.
Но изнутри, из обители сна, раздался голос.
— Ты здесь, — говорил дельфин. — Остальное неважно.
Поведение животного ничуть не изменилось, и вообще не похоже, что с ним можно разговаривать. Однако Элисон сознавала: ожидать привычных, человеческих форм общения в такой ситуации мог только ограниченный антропоцентрист — личность столь же реакционная, как поборник этноцентризма или неравноправия полов.
— Мне очень трудно, — обратилась она к дельфину. — Никогда не могла свободно контактировать, а тут и подавно… — Элисон совсем запуталась и потому вознегодовала: — Вам же здесь ужасно!
И разобрала дельфиний ответ:
— Я бы не сказал — ужасно, скорее странно.
Элисон содрогнулась.
— Да как же не ужасно? Вас, мыслящее существо, запирают в аквариум на обозрение любому дураку! Не подумайте, что я ставлю себя выше, — поспешно добавила она. — Но попасть за стекло вместе с мерзкой, склизкой рыбой!..
— Мне рыба вовсе не кажется мерзкой и склизкой, — ответствовал дельфин.
Элисон смешалась и принялась бормотать извинения, но дельфин ее прервал:
— Рыбу я вижу только во время кормежки. А вот людей — целый день. И часто думаю: интересно, они хоть догадываются, насколько они сухие?
— Боже мой! — Элисон придвинулась ближе к стеклу. — Ведь вы должны нас ненавидеть.
В ответ раздался смех.
— Вовсе нет.
Элисон обрадовалась, но тут же и забеспокоилась — уж больно этот тип невозмутим. Мелькнуло смутное подозрение политического характера: а может, ее собеседник просто аквариумный дельфин — морская свинья или вообще подсадная утка, а то и легавый из управления по борьбе с наркотиками…
Опять смех.
— Простите, — сказала Элисон, — голова чем только не забита…
— Наши жизненные условия кардинально различны. Потребности абсолютно несопоставимы. Души несхожи, как и тела.
— Мне почему-то кажется, что ваши тела лучше, — заметила Элисон.
— Мне тоже. Но я — дельфин.
Обитатель аквариума, подобно торпеде, устремился вверх, к туманной поверхности, затем вновь погрузился в облаке пузырящейся пены.
— Это вы позвали меня сюда? — спросила Элисон. — Вам хотелось, чтобы я пришла?