Современная ботаника. В 2х томах. Том 1

Рейвн Питер

— Они, наверное, скучают по своей солнечной Греции, — совершенно серьезно ответил Кузьма Антонович, — вы и об этом думали?

— Да, да, — обрадовалась Клер, — мне вдруг стало так жалко их, иностранок! Они здесь чужие… как и я…

— Вы? Почему же?

Клер стала разливать чай, сделав знак Анфисе Никитичне оставить их одних.

— Я сегодня смотрела на дождь, и мне было очень грустно, пока вы не пришли, — Клер посмотрела на него сквозь ресницы, — а все… Мама играет на фортепиано, поет, с ней Марфа Семеновна, тоже поет и смеется. Ольга пригласила подруг, они обсуждают свои наряды, которые наденут в воскресение на прием у Саниных. Им весело. Даже горничные смеются и радуются жизни…

Только меня ничего не радует. И никому нет до меня дела.

Глаза их встретились. Две пары черных глаз. Только глаза Клер были темнее, черные, как сама чернота. А глаза Кузьмы Антоновича, более светлые, немного насмешливые, с веселыми искорками в глубине, по сравнению с ее глазами казались звездным ночным небом.

— Но вас ведь радует мой приход, — сказал он и усмехнулся, но не зло, а как-то дружески.

— Конечно, — улыбнулась она, сжимая его руку своей, — но у меня нет подруг, и даже моя родная сестра постоянно обзывает меня бастардессой! Как я могу любить ее, если она совсем не любит меня?

— Ваша сестра еще слишком юна, чтобы понимать, что она делает. Она завидует вам, вашей красоте, даже вашему происхождению. Ей кажется таким романтичным происхождение от какого-то неизвестного маркиза, даже если и незаконное.

— Но ведь она всему городу разболтала, что я ей не сестра!

— Это только придает вам романтический ореол. Ведь вы наполовину француженка, к тому же дочь принца, тем более, что так божественно красивы!

— Моя мать считает, что я должна гордиться своим происхождением. Но я не считаю так. Бастардесса всегда бастардесса, даже если она прекрасна, как…

— …вы, — вставил гусар.

— Прекратите! – воскликнула Клер, — зачем вы дразните меня? Я постоянно думаю о своем настоящем отце. Матушка отказывается назвать его имя, так как поклялась хранить его в тайне… Уж лучше бы она вообще скрыла мое происхождение! Тогда, может быть, я не чувствовала бы себя такой чужой в своем доме!

Кузьма Антонович смотрел на нее толи с интересом, толи с удивлением.

— Но ведь ваша сестра все отдала бы, только бы быть на вашем месте! – сказал он, и Клер снова не могла определить по выражению его лица, говорит ли он правду, или просто смеется над ней, — она все на свете отдаст, чтобы получить вашу красоту и вашу загадку. Ведь в ее жизни никакой загадки нет. Только платья с воротниками, расшитыми жемчугом.

Клер рассмеялась. Ей вдруг стало легче, как становилось всегда в обществе своего нареченного жениха. Она отпила глоток из чашки и поставила ее на стол, звякнув ею о блюдце.

— Кстати, я собираюсь надеть платье из зеленого атласа, и к нему приколоть на волосы зеленые перья райской птицы. Что вы скажете по этому поводу? – задорно улыбнулась Клер.

— Скажу, что получу пару вызовов на дуэль. Но мне не привыкать. Честно говоря, я не истребим, так что надевайте, что вашей душе угодно. Я сумею защитить вас в любом наряде.

Теперь они засмеялись вместе, и Клер услышала, как приоткрылась дверь в гостиную Ольги. Видимо, девушки заинтересовались их беседой. Она повела глазами в сторону двери, и Кузьма Антонович вдруг заговорил совершенно скучным серьезным голосом, каким и положено говорить приличному зануде:

— Прошу заметить, Клара Ивановна, что когда Иван Грозный приказал казнить боярина Кошкина, общинных земель в России уже не существовало. Земли располагались черезполосно, но принадлежали они почти все не свободной общине, а разного рода помещикам, которые имели право поступать с ней по своему разумению. И, как вам известно, ценнейшая Клара Ивановна, царь Иван Васильевич раздавал земли казненных им бояр своим опричникам и другим близким к его персоне людям…

За дверью раздались смешки,

после чего тихие шаги и шуршание платьев направились в сторону гостиной, дверь закрылась, и наступила тишина. В этот момент Клер и Кузьма Антонович так и покатились со смеху, и смеялись до слез, не в силах остановиться в течении нескольких минут, пока Клер не перевернула чашку, и не стала звать Анфису Никитичну, чтобы та прибрала и унесла приборы.

Глава 2

Вечером субботнего дня Клер сидела в кресле в своей спальне, держа на коленях книгу. Книга была раскрыта все на той же странице, что и несколько дней назад. Пальцы Клер перебирали листы, но глаза ее почти не мигая смотрели на пламя свечи. Сегодня, после долгого разговора с отцом, Иваном Семеновичем, она снова и снова вспоминала свою жизнь.

Мадам Элен, или Елена Рудольфовна Витьева, теперь носившая фамилию Велецкая и бывшая почтенной матерью семейства, когда-то вела жизнь не такую спокойную и умиротворенную, как в последние годы. Даже и сейчас лицо ее сохранило следы былой несравненной красоты, которой она пользовалась гораздо больше и гораздо выгоднее, чем ее меланхоличная дочь Клер. В молодости она попала в Париж, где встретила и полюбила одного из самых знатных и красивых (по ее словам) мужчин на свете, некоего маркиза, имя которого она поклялась по неизвестной причине хранить в тайне, и тайну эту хранила до сих пор. Но самый знатный и благородный мужчина в мире, узнав, что его малознатная подруга в положении, оставил ее не произвол судьбы, что она ему тут же простила, поняв всю деликатность его положения. Она, будучи женщиной рассудительной, приняла предложение одного из своих поклонников, и вместе с ним вернулась на родину в виде замужней и благородной дамы. Ее муж понял свою ошибку не сразу, но в течение всей жизни ни разу не упрекнул свою жену ни в чем, и, более того, пережив разочарование и будучи человеком спокойным и терпимым, предпочитал во всем потакать супруге, чем иметь дело с ее плохим настроением.

Имея такого мужа и такую возможность забыть своего маркиза, любая женщина никогда бы и не заикнулась о нем дочери, но мадам Элен не в меру гордилась своей связью со столь знатной особой. Видя, что дочь ее с каждым годом все более напоминает чертами отца, и решив, что девочка будет гордиться им не менее матери, она сама раскрыла тайну перед двенадцатилетней Клер.

Как это ни странно, но Клер с самого детства была больше привязана к отцу, чем к матери. Она никогда не считала его ничтожеством, как мадам Элен, наоборот, он был для нее образцом для подражания. Сам же Иван Семенович, казалось, так же любил свою приемную дочь, и всегда был к ней добрее и любезнее, чем к своей собственной.

Как гром среди ясного неба поразила Клер весть, что этот спокойный и добрый человек – не ее отец. Мадам Элен пыталась внушить дочери, что они с ней принадлежат к высшей породе людей, только Клер никак не могла понять, почему. С тех пор она стала сторониться отца и матери, избегать сестру. Она чувствовала себя, приемышем в чужой семье, и никакие попытки Ивана Семеновича загладить вред, причинный Клер ее матерью, не имели успеха.

Долгое время она не смела поднять на него глаз, а сестра, более удачливая, чем она, так как была законной дочерью своего отца, приняла ее стыд за гордыню, после чего решила, что Клер – зазнайка, и ничего от нее хорошего ждать не стоит. И только один человек понял, что она мучительно стесняется своего «знатного» происхождения. Это был Иван Семенович.