Современная филиппинская новелла (60-70 годы)
Шрифт:
Его окружает стена почти в человеческий рост. Ворота — створки из крепкого дерева, окованные медными пластинами с тонкой чеканкой, — приоткрыты ровно настолько, чтобы протиснулся один человек.
Во дворе эвкалипты, увитые лианами, фонтан, папоротники и цветущие кусты в огромных кадках, квадратный газон, засеянный редкой бермудской травой, местами в проплешинах.
Бетонированная дорожка ведет от въездной арки к дому, огибает его и скрывается где-то на заднем дворе.
Я разглядел два входа: один — во флигеле, другой — на фасаде; им-то я
Три бетонные ступеньки, открытая бетонированная площадка. Высокая дверь понизу на треть отделана мореным дубом, а выше украшена флорентийской мозаикой и чеканкой.
Внутри было прохладно. И вовсе не сумрачно. Свет проникал сквозь притворенную парадную дверь и через боковой вход. Кроме того, лестничный пролет завершался потолочным плафоном, открывавшим доступ дневному свету.
Стенные панели и паркет из темно-коричневого дуба. На стене параллельно лестничному маршу почтовые ящики с фамилиями владельцев и черными кнопками; повыше — медные заглавные буквы от A до G.
Первый лестничный пролет широкий, крытый ковром. На первую площадку выходят три двери — перед каждой коврик: это квартиры A, B и C.
По обе стороны главной лестницы — два узких марша под ковровой дорожкой, по семи ступенек каждый.
Вторая площадка замыкается высоким итальянским окном. Два узких коридора соединяют площадку с длинным вестибюлем.
Четыре двери, по две с каждой стороны, выходят в этот вестибюль: перед глазами — квартиры D и E, за спиной — F и C. И вновь высокое итальянское окно.
Квартира Пепе — под литерой F.
Я толкнул входную дверь и в тот момент, когда она чуть приоткрылась, увидел, что там, впереди, прямо напротив меня, приоткрылась другая дверь и замерла, когда я придержал свою. За ней я разглядел человека. Я стоял и ждал. Тот, другой, был терпелив и не пытался нарушить молчание. Видно, придется мне окликнуть его. Но прежде я шагнул через порог. Увидев, что человек устремился навстречу мне из противоположной двери как раз в тот момент, когда я сделал шаг, я понял, что передо мною зеркало, высокое стенное зеркало.
Прихожая была пуста.
Зеркало помещалось в первой комнате на стене, точно напротив входной двери и прохода из прихожей в комнату.
Первая комната — прямоугольная, слегка вытянутой формы. За ней другая, большая и квадратная. Туда-то я и направился. Присел на кровать Пепе. Скинул башмаки и остался в носках. Потом прилег на кровать и стал ждать.
Я не завтракал и здорово устал, но мне было важно оказаться здесь, когда она придет. Посмотрел на часы. Четверть второго.
Она не появится раньше чем через три часа. Я лежал на кровати Пепе и ждал. В квартире тишина. Тихо настолько, что можно уловить звуки гудящей в квартале отсюда магистрали. День теплый, но в квартире прохладно. Единственное на всю квартиру окно — в первой комнате, единственное, но огромное. Похоже, что, вставляя его, вынули всю стену. Окно наглухо затянуто шторами. Впрочем, где-то спрятаны вентиляторы. Я скорее чувствую, как они гонят воздух, чем
Вот застучала мотыга в скверике на другой стороне улицы. Струя воды зазвенела, наполняя ведро, а потом глухо ударила в землю. Смеются и кричат дети на школьном дворе в квартале отсюда, там, где церковь и море. Мне кажется, я даже слышу дыхание моря.
Каждый раз, когда, судя по звуку, автомобиль въезжает на улицу, я приподнимаюсь. Автомобиль приближается, я оттягиваю штору и, вскочив с кровати, протискиваюсь между шторой и окном и прижимаюсь к стеклу. Смотрю вниз. Я не отхожу от окна, покуда автомобиль не проедет мимо.
Так я сную взад и вперед — от кровати к окну и обратно к кровати, — каждый раз минуя зеркало. Краем глаза я ловлю свое отражение — как оно появляется, заполняет собою всю поверхность, а потом исчезает из серебряной рамы.
Днем не так уж много машин заворачивает на Индиан-стрит. Но я на своем посту все равно сбился со счета. Мне кажется по временам, что она не придет. Каждый раз, отходя от окна, я говорю себе, что, если ее не будет в следующей машине, я уйду. И каждый раз остаюсь. Я пришел сюда в первой половине дня, а еще и полдень не миновал.
Больше не слышно детей в школьном дворе, зато отчетливее шум моря.
Я вскочил с постели, едва понял, что машина завернула на улицу. И тут же ощутил мгновенную слабость и легкое головокружение. Присел на край кровати и ухватился за простыню, чтобы не упасть.
Пошатываясь, поднялся, когда услышал под окном шум автомобиля. Когда шины зашуршали по гравию, я уже был в первой комнате.
Автомобиль, затормозив, остановился — я как раз миновал зеркало.
Мне осталось только добраться до окна, отдернуть штору и посмотреть вниз. Такси стояло у ворот, мотор продолжал работать.
Дверца распахнулась.
Я прижался к оконной раме. Вдруг сквозь громыхание мотора я расслышал свое прерывистое дыхание.
Сначала показалась ее нога, обутая в желтую босоножку. Мелькнул край желтого платья.
Случайный луч предзакатного солнца вспыхнул в ее волосах. Солнечный свет золотом разлился по ее желтой шали. Она была в желтом платье, но я не знал, в каком именно.
Я не заметил, как такси уехало.
Она стояла на тротуаре перед воротами, прижав к себе сумочку — квадратную сумочку из соломы, — и я видел ее всю отчетливо. Так, словно увидал ее впервые; и слышал гулкие удары собственного сердца.
Потом она взглянула наверх.
Я отступил от окна в глубь комнаты, но ровно настолько, чтобы меня не было видно. Сейчас я хорошо видел ее лицо: ее брови и ее чудные глаза, ее прелестный носик, ее рот; я видел ее белоснежную шею: как ее лицо напоминало цветок, так шея — стебель.
Едва она опустила глаза, я вновь приблизился к окну.
Она проскользнула в ворота, ее шаль едва коснулась створок. Потом прошла по бетонированной въездной дорожке, пересекла лужайку и оказалась под выгоревшим брезентовым навесом над крыльцом.