Современная идиллия. Книга 1.
Шрифт:
– Повторите! – не понял новый начальник.
– Так и так. Никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!
– Что такое вы говорите?
Оба разом встали и смотрят друг на друга. И вдруг новый начальник вспомнил, что он сам сколько раз в этом смысле для своего предместника циркуляры изготовлял.
– Ах, так вы вот об чем! – расхохотался он. – Но ведь мы уж эту манеру оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. Ибо невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней слаще будет. Зарубите это себе на носу.
Воротился ретивый начальник в вверенный край, и с тех пор у него на носу две зарубки. Одна (старая) гласит: "достигай пользы посредством вреда"; другая – (новая): "ежели хочешь пользу отечеству сделать, то…" Остальное на носу не уместилось.
Но иногда он принимает одну зарубку за другую. Тогда выходит так: что ел, что кушал – все едино".
Сказочка Очищенного всем понравилась. В особенности всех утешило то, что участь вверенного края разрешилась, по возможности, благополучно. Одна Фаинушка, по наивности, предъявила некоторые сомнения. Сначала обеспокоилась тем: каким образом могло случиться, что ретивый начальник так долго не знал, что в главном городе новое начальство новые порядки завело? – на что Глумов резонно ответил: оттого и случилось, что дело происходило в некотором царстве, в некотором государстве, а где именно – угадай! Потом изъявила сожаление, зачем новое начальство старую зарубку на носу у ретивого начальника не только не уничтожило, а даже как будто в силе оставило? – на что Глумов тоже резонно объяснил: затем и оставило, что, может быть, понадобится.
– Не для того
Но, злополучный меняло, вместо того чтоб приступить к рассказу, вынул из кармана замасленную бумагу, в роде ласочного счета, и предъявил ее нам, сказав:
– Вот моя жизнь!
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
1-й гильдии купца Онуфрия Петровича Парамонова
В 1818 году, Иануария 15-го, при рождении плачено:
Руб. К.
Попам. . . . . . . . . . . 100 -
В нижний земский суд. . . . . . . . 100 -
Прочим судиям. . . . . . . . . 100 -
В 1826 году, Иулия 30-го, при принятии
родителями печати, якобы в сонном виде
сие случилось, плачено всем вопче. . . . 5000
Тогда же покупано для господина исправника:
Икры бочонок. . . . . . . . . . 15 50
Балыков пара. . . . . . . . . . 16 65
Вина Марсалы. . . . . . . . . . 30 -
Детям исправницким орехов. . . . . . 1 25
Попу Миките сантуринского. . . . . . 12 -
Со 1818 по 1838 г. плачено:
За нехождение по 100 р. ежегодно попу. . . 2000 -
За "житие" в земский суд. . . . . . . 7350 -
В 1829 году за одоление победы над
турками дадено. . . . . . . . . 750 -
Дозде ассигнациями.
В 1838, по случаю переложения ассигнаций на
серебро, всем вопче. Господи благослови!. . . 1000 р.
серебром
В 1839 г., Иануария 15-го, по случаю
совершенных лет и принятия малой печати,
якобы в сонном виде произошло. . . . . . 5000 -
Приезжал чиновник из губернии для ревизии
по оному же делу; дадено. . . . . . . 7000 -
Ему же часы с репетицией. . . . . . . 350 -
По сему же случаю начальнику губернии, на
вдов и сирот. . . . . . . . . . 5000 -
На украшение монастырей. . . . . . . 5000 -
В 1842 г. по случаю учреждения губернских
правлений. . . . . . . . . . . 6000 -
По сему же случаю исправнику тарантас покупан. . 300 -
С 1838 по 1845 г. за продолжение жития по 1000 р. 7000 -
За нехождение. . . . . . . . . . 3500 -
В 1845 году в Петербург поехали, в Ряжске исправник
хотел следствие о растрате вверенного имущества
начать. Плачено. . . . . . . . . 2000 -
То же в Рязани. . . . . . . . . 1500 -
То же в Коломне. . . . . . . . . 1500 -
Бронницы ночью проехали. . . . . . . 100 -
В Москве хотели в Сибирь сослать. . . . . 15000 -
В Клину за освидетельствование. . . . . 500 -
В Твери то ж. . . . . . . . . . 1000 -
В Торжке. . . . . . . . . . . 750 -
В Вышнем Волочке. . . . . . . . . 1000 -
В Валдае колокольчиков накупили. . . . . 5 -
В Крестцах ямщик задами провез. . . . . 100 -
В Новгороде губернатор на чашку чая звал. . . 3000 -
Приехали в Петербург. . . . . . . . 50000 -
В 1846 году от министра генерал всех вопче тревожил 45000 -
Особливо тревожил. . . . . . . . . 50000 -
В 1847 году статский советник тревожил. . . 25000 -
В 1849 году по случаю победы одоления над мятежными
венграми. . . . . . . . . . . 15000 -
На усиление средств. . . . . . . . 10000 -
В 1853 году на армии и флоты. . . . . . 75000 -
В 1854 году на тот же предмет. . . . . . 50000 -
В 1855 году по случаю окончания в знак радости. 50000 -
С 1845 по 1856 г. оклад по 6000 р. в год. . . 66000 -
В 1857 году, по случаю дороговизны припасов, оклад
увеличен до 10000 р. в год, причем на вопрос: "а
кроме сего?" ответствовано: "посмотрим"
В 1858 году за "посмотрим". . . . . . 10000 -
В 1862 году по случаю реформы окончания. . . 10000 -
В 1863 году призывал генерал и чаем потчевал.
Дадено на общеполезное устройство. . . . . 25000 -
В 1864 году оному же генералу на покупку имения
взаймы дадено. . . . . . . . . . 40000 -
В 1865 году, по поводу разных случаев внезапностей. 30000 -
В сем же году немецкий прынец приезжал, чай у нас
в доме кушал, взаймы дадено. . . . . . 6200 -
Оный же прынец, отъезжая, вновь взаймы выпросил. 6200 62
Адъютанту его. . . . . . . . . . 3000 -
Прочим всем. . . . . . . . . . 3200 -
В 1866 году по случаю свободы книгопечатания. . 50 -
В 1867 году на предметы вопче. . . . . . 5000 -
В 1870 году квартальному надзирателю на университеты 600 -
В 1871 году ему же на распространение здравых понятий 1000 -
В 1872 году ему же на памятник Пушкину. . . 15 -
В 1873 году призывал генерал. На усиление средств. 16000 -
В 1874 году на устройство асфальтовой мостовой. 7200 -
В 1875 году на сады и увеселения. . . . . 2000 -
В 1876 году на издание лексикона. . . . . 100 -
В 1877 году в квартал на потреотизм. . . . 95000 -
В 1878 году на сей же предмет. . . . . . 87000 -
В 1879 году призывал генерал. На усиление средств. 20000 -
Немецкий прынец в свое место проезжал. . . . 12400 -
В 1889 году на необходимости. . . . . . 25000 -
С 1859 по 1880 г. включительно за "посмотрим". . 120000 -
С 1867 по 1880 год включительно оклада. . . 140000 -
Итого с 1818 по 1880 год включительно
Ассигнациями. . . 15475 40
Серебром. . . 1167465 77
Конец
– Вот это, брат, так жизнеописание! – в восторга воскликнул Глумов. – Выходит, что ты в течение 62 лет «за житие» всего-навсего уплатил серебром миллион сто семьдесят одну тысячу восемьсот восемьдесят семь рублей тридцать одну копейку. Ни копейки больше, ни копейки меньше – вся жизнь как на ладони! Ну, право, недорого обошлось!
– Живу-с, – скромно ответил Парамонов.
– Вот именно. В другом бы царстве с тебя миллионов бы пять слупили, да еще в клетке по ярмаркам показывать возили бы. А у нас начальники хлеб-соль с тобой водят. Право, дай бог всякому! Ну, а в промежутках что же ты делал?
Парамонов не понял сразу.
– Вот, например: дал ты в 1872 году на памятник Пушкину 15 копеек, а в следующем году "на усиление средств" 16 000 рублей. В промежутке-то что же было?
– Жил-с.
– Прекрасно. Живи и впредь. Корреспондент! очередь за тобой!
"Корреспондент" встал и скромно произнес:
– Рассказа у меня наготове нет; но, ежели угодно, я могу прочитать фельетон, написанный мной для "Красы Демндрона"…
– А это и еще лучше. Сообща выслушаем, а может быть, и посоветуем… Прекрасно. Читай, братец. "Корреспондент" начал:
ВЛАСТИТЕЛЬ ДУМ
"Негодяй – властитель дум современности. Породила его современная нравственная и умственная муть, воспитало, укрепило и окрылило современное шкурное малодушие.
Я не хочу сказать этим, что он явился в мир только вчера, но утверждаю, что именно вчера он облекся в те ликующие одежды, которые дозволяют безошибочно указать на него в толпе: вот негодяй! И в древности, и в новейшие времена – всегда существовал негодяй (иначе откуда же мы получили бы представление о позоре?), но он прятался в темных извилинах человеконенавистнического ремесла и там пакостил, следуя в этом примеру своего прототипа, сатаны.
Что такое сатана? – это грандиознейший, презреннейший и ограниченнейший негодяй, который не может различить ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи, ни общего, ни частного и
Подобно сему, во тьме же действовал доселе и наперсник сатаны, "негодяй". Об нем знали, но его не видели, его чувствовали, но не осязали.
Ныне – не так. Ныне негодяй сознал самого себя и на вопрос: что есть негодяй? – отвечает смело: негодяй – это я! Подобно отцу своему, сатане, он не чувствует даже потребности выяснить себе сущность негодяйской профессии, а прямо на глазах у всех совершает негодяйские поступки и во всеуслышание говорит негодяйские речи.
Смотрите, как твердо он ступает по негодяйской стезе и какими неизреченно бесстыжими глазами взирает на все живущее! Прислушайтесь, какою уверенностью звучит его голос, когда он говорит: да, я негодяй! Ограниченность мысли породила в нем наглость; наглость, в свою очередь, застраховала его от возможности каких-либо потрясений. Взглянувши на него, вы не запутаетесь в определениях; вы скажете прямо: это негодяй! – и все для вас будет ясно. Никогда не было ничего столь простого, выяснившегося, цельного. Он как-то сразу просиял из тьмы и сам о себе засвидетельствовал.
И проник всюду. Во все слои так называемого общества, во все профессии, во все места. Везде он является с открытым лицом, везде возвещает о себе: вы меня знаете? – я негодяй! Я – ярмо, призванное раздавить жизнь. Я – позор, призванный упразднить убеждение, честность, правду, самоотвержение. Я – распутство, поставившее себе задачей наполнить вселенную гноем измены, подкупа, вероломства, предательства.
Вы встретитесь с ним и в великосветском салоне, и на купеческом именинном пироге, и за скромною трапезой чиновника, и в театре, и в трактире, и на конке. И всюду он проповедует: нет выхода вне негодяйства! все буду! негодяями, все! будут! будут! Ибо он ищет утопить в позоре не только себя лично, но и все живущее, не только настоящее, но и будущее.
И все стихает при его появлении, все ждет, какой новый позор провещают его позорные уста. Он не довольствуется инсинуацией, как его негодяи предшественники, но прямо источает ложь, хулу и клевету. Прямо утверждает: негодяйство – вот единственная почва, на которой человек может стоять твердо, на которой он может делать не мечтательное, а действительное дело.
Спросите его, что он разумеет под действительным делом – он и на это даст ясный ответ. Действительное современное дело, скажет он, это измена и предательство; это прекращение жизни, это возврат к мраку времен. Возразите ему: но ведь человеческое общество не может питаться одной изменой, одним междоусобием; оно обязано сеять семена будущего… Он и на это ответит: будущее может занимать только опасных мечтателей; негодяй же довольствуется тем, что составляет насущную задачу дня!
Он скажет это так авторитетно и веско, что спор прервется сам собой…
Случалось ли вам, читатель, присутствовать при подобных спорах? Сначала вы слышите общий говор и шум, потом начинаете в этом шуме различать какую-то крикливую, резкую ноту; постепенно эта нота звучит громче и громче и, наконец, раздается одна. Спорящие стихли; комната наполняется шепотом, среди которого от времени до времени раздается тихий, словно вымученный смех…
Ах, этот смех! что в нем слышится? рабское ли поощрение, робкий ли протест или просто-напросто бессилие?
Что до меня, то мне в этом смехе чудится вопль. Нет под ногами почвы! некуда прислониться! нечем защититься! Перед глазами кишит толпа, в которой каждый чувствует себя одиноким, заподозренным, бессильным, неприкрытым, каждый видит себя предоставленным исключительно самому себе. Ни дело, ни подвиг – ничто не может защитить, потому что между делом и объектом его кинута целая пропасть. Да и то ли еще это дело, тот ли подвиг? нет ли тут ошибки, недоумения?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На днях я с ним встретился. С ним, с негодяем.
– Ужели вы искренно думаете, что можно воспитать общество в ненависти к жизни, к развитию, к движению? – спросил я его.
– Непременно, – ответил он. – Пора покончить с призраками, и покончить так, чтоб они уже никогда более не возвращались и не возмущали правильного течения жизни.
– Позвольте, однако ж! ведь то, что вы называете призраками, представляет собой существеннейшую потребность человеческой мысли?
– Мысли растленной, утратившей представление о границах – да. Для такой мысли призраки необходимы. Но такую мысль следует не поощрять, а остепенять, вводить в пределы.
– Но каким же образом вы введете ее в пределы, – да и в какие еще пределы! – коль скоро она, по самой своей сущности, чужда им?
– Гм… средства найдутся.
– Бараний рог? ежовые рукавицы?
– И они. Хотя надо сознаться, что эти средства не всегда бывают достаточны.
– Стало быть, подкуп? предательство? измена?
– Э-эх, государь мой! сколько вы страшных слов разом выпустили! А ведь ежели вместо них употребить выражение "обязательная, насущная потребность дня", то, право, будет и понятно, и совершенно достаточно.
– И вы уверены, что это синонимы?
– Совершенно.
Он подал мне руку и уже хотел идти своей дорогой, как вдруг я заметил у него на лице что-то странное. Всматриваюсь – следы человеческой пятерни.
– Что такое у вас на лице? – спросил я.
– Пятерня. Это от прошлого либерального паскудства осталось. Пройдет. И впредь не будет… ручаюсь!
И, подняв гордо голову, он проследовал дальше; я же, поджавши хвост, возвратился в дом свой.
Здесь я те же самые предположения об устранении призраков прочитал систематически изложенными в газетной передовой статье. Статья написана была бойко и авторитетно. С полною уверенностью она утверждала, что дело человеческой мысли проиграно навсегда и что отныне человек должен руководиться не "произвольными" требованиями разума и совести, которые увлекают его на путь погони за призрачными идеалами, но теми скромными охранительными инстинктами, которые удерживают его на почве здоровой действительности. Инстинкты эти говорят человеку о необходимости питания, передвижения, успокоения, и им, несомненно, должны быть предоставлены все средства удовлетворения и самая широкая свобода. В этой широкой свободе найдется место и для работы мысли, ибо никакое, самое простейшее требование человеческого организма не может обойтись без ее участия. Поэтому речь идет совсем не об том, чтоб погубить мысль, а лишь об том, как и куда ее применить. В сущности, свобода желательна, и пусть царствует она везде… за исключением области мечтательности…
Прочитавши это, я вспомнил, что еще не обедал. И так как в кармане у меня было всего два двугривенных, то для моей мыслительной способности действительно сейчас же нашлась работа: ухитриться так, чтоб из этих двух двугривенных вышел и обед, и чай, и хоть полколбасы на ужин. И когда я действительно ухитрился, то, ложась на ночь спать, почувствовал себя сыном отечества и гражданином".
Корреспондент.
Фельетон этот произвел очень разнообразное впечатление. Меняло совсем ничего не понял; Фаинушка поняла только то место, которое относилось до двух двугривенных («ах, бедненький!»). Очищенный, в качестве вольнонаемного редактора «Красы Демидрона», соображал: пройдет или не пройдет? Я – скорее склонен был похвалить, хотя казалось несколько странным, с чего вдруг вздумалось «нашему собственному корреспонденту» заговорить о «негодяе». Что же касается Глумова, то он положительно не одобрил.
– Все это, братец, лиризм, – сказал он, – а лиризмом ты никого, по нынешнему времени, не прошибешь. Читатель прочтет, пожалуй даже продекламирует, скажет: il y a la dedans un joli mouvement oratoire [28] , – и опять за свое примется. Негодяй пребудет негодяем, предатель – предателем, трус – трусом. На твоем месте я совсем бы не так поступил: негодяя-то не касался бы (с него ведь и взять нечего), а вот на эту мякоть ударил бы, по милости которой «негодяй» процветает и которая весь свой протест выражает в том, что при появлении «негодяя» в подворотню прячется.
28
Здесь есть красивый ораторский жест.
– Можно и это, – согласился "наш собственный корреспондент".
– Ну вот. Я знаю, что ты малый понятливый. Так вот ты следующий свой фельетон и начни так: "в прошлый, мол, раз я познакомил вас с "негодяем", а теперь, мол, позвольте познакомить вас с тою средой, в которой он, как рыба в воде, плавает". И чеши! чеши! Заснули, мол? очумели от страха? Да по головам-то тук-тук! А то что в самом деле! Ее, эту мякоть, честью просят: проснись! – а она только сопит в ответ!