Современная испанская новелла
Шрифт:
За ним гнались. Торговцы фруктами, опасавшиеся мелких воришек, повскакали со своих мест и, разгневанные, задрав голову и грозно сдвинув брови, готовы были пуститься вдогонку за мальчиком и расправиться с ним. Одни успели уже сделать несколько шагов, другие прислушивались к истошным воплям хозяина, который метался по рынку, неуклюже размахивая руками и взывая о помощи. Люди, жадные до наживы, торгаши, готовые ради барышей перегрызть друг другу глотку, те, что подмешивают в мед патоку, те, что подливают в ънно воду, те, что сбывают сыр, приготовленный из молока больных коров, — все кинулись в погоню, едва увидев одинокую фигурку бегущего мальчика, его искаженное от ужаса лицо, его тоненькие подкашивающиеся ноги.
Заметив, что все почему-то бегут за ним, Дунион остановился
Это был первый встретившийся на его пути ребенок. Те, что гнались за ним, были уже немолодые люди, с суровыми, злобными лицами. Он ненавидел их, потому что это они заставляли его работать в гончарной мастерской, куда почти не проникал дневной свет. Дети же не раз звали его поиграть на улице. Они ни за что не стали бы преследовать его.
Дунион подбежал к девочке, которая не сводила с него глаз, и, протянув руку, отдал ей веточку. Девочка, не глядя, схватила ее. Тогда Дунион быстро проговорил: «Береги ее», — проговорил так, что вряд ли девочка поняла его, и побежал дальше.
Между тем из-за поворота на краю улицы показались преследователи. Еще несколько секунд, и они, пробежав мимо девочки, устремились за Дунионом. Поравнявшись с грудой булыжников, лежавших подле строящегося дома, они остановились. Но уже в следующее мгновение первые камни, округлые и гладкие, засвистели в воздухе.
Мальчик с мучительной тоской вспомнил в эту минуту об Иктио — хоть бы он пришел к нему на помощь. И вдруг внезаппая тяжесть в голове оборвала его тоску и его бег. Он вскрикнул и упал. Еще два камня ударили его в лицо и грудь.
Люди даже не подошли к лежавшему7 на земле мальчику. Их злоба и раздражение сменились теперь охотой поразвлечься — ведь это все равно, что обезвредить бешеную собаку, забить камнями ядовитую змею или затушить ударами палки разбушевавшийся костер.
На белой коже Дуниона заалела кровь, но сам он уже не двигался. Л камни все еще летели и летели, то попадая в тело мальчика, то ударяясь о землю и отскакивая от нее.
Солнце по — прежнему светило ярко, торговцы подбадривали себя криками и смехом, очень довольные тем, что удалось без особых трудов устроить себе такое развлечение.
Девочка, стоявшая у двери своего дома, не могла разглядеть, что происходит. Она с любопытством посматривала на толпившихся поодаль людей и, сжимая в ручонке удивительную веточку коралла, все спрашивала себя, в кого это там швыряют камнями.
Товар, Хулио
ХРОНИКА ТИХОЙ УЛИЦЫ (Перевод с испанского Э. Чашиной)
Улица узкая. Маленькие одноэтажные домики. Летом соседки выносят стулья на тротуары и сидят, болтая, до полуночи. Улица очень похожа на внутренний дворик, где в открытые окна видна вся жизнь обитателей: как спят дети, беспокойно ворочаются и не могут заснуть усталые мужчины. Когда дует восточный ветер, улица вся забивается пылью, грязными бумажками, листьями с деревьев, неизвестно как попавшими сюда. В разное время на улице пахнет по — разному: днем остро — фританой или другими кушаньями, приготовленными на дешевом масле; вечером, когда цветет чудо-цвет, воздух напоен его горячим, почти чувственным ароматом, а к рассвету исчезают все запахи и улица, как и ее обитатели, кажется погруженной в беспокойный сон. В предвечерние часы улицу заливает такой мягкий, золотистый свет, что кажется, будто все вокруг покрыто патиной и напоено
Теперь начало весны, ночь, двери таверны, что на углу, уже закрыты. Еле передвигая ноги, проходит какой-то пьяный — последний ночной прохожий. Двое полицейских этого района уже начали свой обход. На мостовой гулко раздаются их шаги. Они подолгу молчат, а если разговаривают, то тихо, словно боятся разбудить спящих призраков. Молчание помогает им погрузиться в мир своих забот. Ночь начинается спокойно. Полицейский Хуан молод и говорлив, поэтому ему не по душе его сегодняшний напарник. Хуану нравится футбол, песни и веселые женщины. И он пользуется довольно большим успехом у женщин такого сорта. Об этом всегда можно поговорить с товарищем по дежурству. Даниэль уже стар, ему около шестидесяти, однако он может долго ходить и не устает. Семья им довольна. Все в доме работают, и он может приберечь свои песеты на случай болезни или чтобы в старости не жить на пособие и не зависеть от подачек благотворителей. Четверо его дочерей еще не замужем. У старшей, Марии, был жених, какой-то полоумный, который доставил ей много огорчений, но все уже прошло, и Даниэль радовался, что это кончилось вовремя. «Так оно лучше, — думал он много раз. — Когда женщина работает, ей незачем терпеть возле себя мужчину, это удел сеньорит, которые не приносят в семью ничего, кроме невинности да глупого жеманства». Даниэлю страшно хотелось иметь сына. Поэтому он так и старался, а в результате — четыре дочери дал ему господь.
Эта улица тихая. Вряд ли что-нибудь случится. Разве что повздорит та супружеская пара, что живет во втором доме, рядом с таверной. Обычное семейное дело: «У тебя больной желудок, и ты должен беречься. Не из-за меня — я-то смогу заработать на жизнь, а из-за детей, они еще совсем маленькие». А у Мигеля болит печень, и он больше не в силах сдерживаться. Визжит, кричит до хрипоты и бьет руками по столу и стенам, а иногда, может и такое случиться, по физиономии своей жены. Соседей все это не очень беспокоит, они знают, что в семейные дела не стоит вмешиваться. Старая пословица говорит, что спальня многое улаживает.
Иногда тишину нарушает плач детей. Это близнецы доньи Ракели, у них режутся зубы, и они никак не могут заснуть. Или кашель парня из таверны, который спит на жидком волосяном тюфяке рядом с прилавком. Когда он несколько месяцев назад пришел на работу из деревни, он был розовощекий, словно девушка, и сильный, но табак, а может, непо сильная работа и скудная пища или вынужденное целомудрие иссушили его, он стал кашлять, и не помогали ни стаканчик вина с желтком по утрам, ни микстура, которую он совсем недорого купил в аптеке дона Лусио и которую ему горячо рекомендовали. Очень странный парень. Когда в таверну заходит какая-нибудь женщина, что случается довольно редко, он начинает заикаться, руки у него дрожат и он не знает, что ответить, если она попросит что-нибудь.
Донья Луиса, сеньора, что живет в начале улицы, больна. У доньи Луисы комната выкрашена в красный цвет, вся пропахла кошками, и повсюду бумажные цветы — к стаканах, в банках из-под мармелада, да еще огромный букет над портретами ее сыновей. Ее сыновья — два рослых загорелых юноши — умерли во время войны от лихорадки, а дочь, уставшая от обилия бумажных цветов и вечного траура по умершим братьям, однажды не выдержала и сказала матери: «Мама, я больше не могу, это сильнее меня, и я не выдержу. Ругайся, если хочешь, но я все равно уйду…» Она сбросила с себя черные тряпки и ушла с одним неотесанным парнем, на несколько лет моложе ее, который только и знал, что повторять: «Ты очень нравишься мне, Лола, очень нравишься…» А люди принялись обсуждать: «Ведь такая милая, изящная и скромная девушка. И не подумала о своей уже немолодой матери, которая столько пережила. Эти современные девушки… Уж мне-то не говорите, донья Матильда, с моей племянницей было то же самое, правда, ничего худого не случилось. Конечно, они могли бы все сделать как полагается, с благословения родителей и не обходя церковь, но… Да, сейчас девушки делают то, что им хочется, а о семье совсем не думают… Бедная донья Луиса, остаться одной, когда ей так нужна дочерняя забота».