Современная испанская новелла
Шрифт:
— Эй ты, впереди, смотри, куда копыта ставишь: так ему и кости, какие еще целы, переломать недолго.
— Иньяки доходит, лейтенант. Все одно и то же: подавай ему священника. Если мы не нажмем, он у нас по дороге кончится.
— Хорошо. Нагони передних и передай, чтоб ходу прибавили. А вы там, сзади, что носы повесили?
— Вот скажи, лейтенант, правду говорят иль нет, — спросил один вполголоса, — мол, первое впечатление — самое наиверное? По всему видать, нас, республиканцев, здесь не шибко жалуют.
— Вот и все, господа советники,
— Принять так принять, но… разве не поступало на сей счет каких-либо указаний от префекта?
— Один циркуляр — он датирован 16 августа 1937 года — тут у меня действительно имеется. Называется «Общая инструкция, регламентирующая положение беженцев из Испании». Однако от нее нам пользы как от козла молока: она предписывает препровождать беженцев в лагерь Гюрз и там их интернировать. А лагеря-то нет! Его снесли больше года назад, это когда басков в Каталонию выдворили.
— Самое правильное, я полагаю, это испросить, как водится, указаний у вышестоящих властей, а пока что подготовить для беженцев концентрационный лагерь.
— Не упускайте из виду, любезные мои коллеги, — предостерег до той поры помалкивавший мосье Лекок — Плюмэ, президент местной Лиги бывших фронтовиков, — концентрационный лагерь — дело нешуточное, сам по себе, как гриб, не вырастет. Потребуется и то, и се, и пятое, и десятое. Колючей проволоки, например, несколько тысяч метров, одного лесу сколько на столбы и сторожевые вышки, участок не какой-нибудь, а такой, как надо, — в стороне от жилья, сколько-нисколько людей, чтоб круглосуточно нести охрану.
— Я вот чего предлагаю, — набрался храбрости старичок с лицом чуть более красным, нежели положено, — поместим-ка мы их на ночь у меня в хлеву. Если вы с моим предложением согласные, так я враз перегоню свою скотину в братнин загон. По крайности в хлеву им тепло будет.
— Сейчас речь ведь не о том, чтоб им тепло иль холодно было, — возразил глава бывших фронтовиков, — а о том, чтоб ни один из них у нас не удрал и не учинил какого безобразия.
— Вот именно, дражайший коллега! Да и в резолюции Комитета по невмешательству — я сам читал — сказано яснее некуда: разоружить, допросить, изолировать!
— Моя воля — я не стал бы с ними эдак цацкаться, а вооружил бы людей да и вышвырнул голубчиков в два счета за кордон: ступайте и сами, дескать, расхлебывайте кашу, какую заварили, а мы… мы ею уж сыты по горло.
— Легко сказать. А что, если они окажут сопротивление?
— Тогда пусть на себя пеняют. Как никак мы у себя дома и имеем законное право на самооборону.
— Прекрасно, прекрасно, — прервал говорившего мэр, — однако наши прения слишком затянулись. Пора принимать решение.
— Учитывая чрезвычайность обстоятельств, каковые служат предметом нашего рассмотрения, — патетически провозгласил глава бывших фронтовиков, — предлагаю расквартировать их этой ночью на моем хозяйственном дворе возле кладбища.
Высказавшись, мосье Лекок — Плюмэ откинулся, собою явно довольный, на спинку кресла. («Ну и молодчага этот Лекок-Плюмэ, умеет же он взять быка за рога!» — небось думают про него сейчас господа советнички.) Тут самое время сообщить, что в воину четырнадцатого года прошел мосье Лекок — Плюмэ — в хронологической последовательности через фронт, госпиталь и плен и был посему бывший фронтовик, бывший раненый и бывший военнопленный. Вот из этого-то источника, как нетрудно догадаться, и почерпнул он свои поистине неиссякаемые познания в области «концентрационно — лагерного дела». И еще одна деталь: был он ревностный поборник франко — германского сотрудничества. «И горе тому, кто станет нам поперек дороги, — говаривал он с расстановкою, сверля взглядом собеседника. — Не сносить ему головы».
Никому из присутствующих, не считая, как уже было сказано, старого пастуха, и на ум не пришло, судя по всему, что «армейское это подразделение» — те же люди из крови и плоти. Что, наверное, они валятся с ног от усталости, голода, холода, что кто-нибудь из них, возможно, нуя «дается в медицинской помощи. А где уж догадаться ту г, что всего нужней сейчас, быть может, этим людям пожатие руки и слово участия!
И лишь секретарь подошел было к мосье Дебре (господин мэр, который не принадлежал ни к одной партии, и господа муниципальные советники — «правые», «левые», «центристы» — уже покидали зал заседаний) и сказал ему шепотком на ухо:
— Извините великодушно, господин мэр. Не изволите ль приказать за хлебом сбегать? А то, может, пригодится…
— О Пьер, ради всего святого, не отравляй вконец существования! Неужто не видишь, сколько мороки они и без того нам задали?
— Ну и гвалт же вы подняли, всех волков с округи скличете. Ужо наплачетесь.
— Эх, приятель, горазд ты баки заправлять. В этих краях волков и в помине нет.
— Нет, значит? А впереди что, гляньте-ка!
— Ну-ка, ну-ка… никак люди… и вооруженные. Так что смотри в оба!
— Еще этого нам недоставало! Где мы хоть находимся?
— А что как вместо того, чтоб выше забрать, мы вниз подались?
— Эй, капрал, компас-то тебе на что? Скажи что-нибудь!
— Спокойно! — ответил тот, кого спрашивали. — Погранлинию мы уже давно пересекли.
— Всем оставаться на месте, — приказал лейтенант, — а ты, Хорди, пойдем со мной!
— Вот — вот, ступай, посмотрим, сгодится ли твой каталанский на то, чтобы втолковать этим французам: мы к вам-де с миром, а в животах у нас пусто.