Современная проза Сингапура
Шрифт:
Таракан с гуденьем пролетел у нее над головой, и она с ужасом подумала: как бы он не упал в чашку. Но он очутился на ее правой руке и сидел, спокойно шевеля усами. Она дернулась влево, и горячий кэрри плеснулся через край, побежал по пальцам.
Дядя Тэн болтал с Бакалавром и вдруг вскочил — кэрри растекался по его брюкам. Она, бормоча что-то, бросилась за салфеткой, быстро стерла пятно. Бабушка подняла глаза и страшно побледнела.
Нагнувшись низко-низко, чтобы спрятаться от Бабушки и не слышать ее раскатистой брани, она
— Дитя, как ты неуклюжа! Дядя Тэн, у нее от рожденья слепые глаза, а вместо рук — палки. Она ошпарила вас, дядя Тэн? Дитя, в наказание ты останешься голодной. Нет, дядя Тэн, у нас такой порядок. Она не получит сегодня еды.
Пока они ели, она сидела на куче дров. До чего же огромны и спокойны их тени. Она старалась сдержать слезы. Что-то поползло по ноге. Таракан! Она сбросила его на пол и растоптала.
Дядя Тэн ушел. Она торопливо вымыла тарелки, задула свечу и быстро побежала вверх по ступенькам. Бабушка кричала ей вслед, она притворилась, что не слышит.
Наконец-то одна! Она подошла к зеркалу вплотную и пыталась рассмотреть, не красные ли у нее глаза. Бабушка поднималась по лестнице. Слышны были редкие глухие удары ее палки. Вот стихло — это она переводит дух. Глухие удары раздались в коридоре, приблизились к двери…
Бабушка вошла в комнату и впилась в нее тяжелым взглядом.
— Все шло, как я наметила, и вот на тебе. Как я устала от всего этого! Будешь старой девой, сколько тебе осталось жить! Уродина нескладная!
Она пристально вглядывалась в зеркало. Говорят, что у нее глаза матери, а они были как раз такими темными и блестящими перед тем, как ей родиться.
ПИТЕР ГО, П. К. НГО
Рассвет двадцать первого века
перевод М. Елагиной
Поудобнее усаживаюсь в мягком кресле. Да, так-то оно лучше. На этой работе особенно не устанешь, но здорово надоедает. Являешься пять раз в неделю, погружаешься в кресло на пять часов. И ничего больше.
Нет, мне все-таки повезло. Не многим удается найти приличное место. Где еще станут платить так щедро за подобную ерунду? Я-то вовремя сумел нажать на кое-какие педали. Вот и устроился…
Кипа бумаг вырастает на моем столе как гриб. Текучка.
— Мистер Тан, когда компьютер выдаст первые восемь листов, представьте мне их вместе с микрофильмом. — Отдав распоряжение, я тупо смотрю на свои пальцы.
— Мистер Оу!
Я оборачиваюсь, описав полукруг в вертящемся кресле.
— Вас вызывают по городскому телефону.
— Спасибо.
Нажимаю кнопку внешней связи.
— Оу слушает.
— Добрый день, милый, это я. Постарайся прийти домой сразу после службы. Дети совсем от рук отбились, прислуга требует расчет, целая куча счетов…
— Ладно, приду. Еще что-нибудь?
— Нет, ничего…
— Ну, дорогая, я сейчас занят. Пока.
Щелк.
Фу-ты, черт! А ведь я собирался провести вечер в клубе. Как всегда.
Бросаю взгляд на электронные часы-календарь. Час до ухода. Сегодня 16 августа. Итак, мы проехали полпути по двухтысячному году. Каких-нибудь десять-двадцать лет назад все мечтали о новом веке, о новом, прекрасном мире… Новый век пришел. Но прежние проблемы остались. Даже усугубились. В городах людей столько, что плюнуть некуда, цены растут как бешеные, с транспортом черт знает что. Прогресс? О да! Уже добрались до Марса. Только мне что до этого? Человек-то не изменился. Тоска.
Снова поворачиваюсь к кипе бумаг на столе. А вот тут что-то интересное. И важное. Тщательно копаюсь в бумагах, кое-что проверяю по компьютеру. И пошло, и пошло.
Без пяти четыре. Звонок. Шеф сегодня в хорошем настроении. Только я не очень-то от этого выигрываю. Мне ничего не светит на вечер, кроме собственного дома.
Взбудораженная людская масса впихивает меня в кабину лифта. Он быстро падает вниз, возвращая всех на землю.
— До свидания, — бормочу я, уходя. — К сожалению, в клубе вечером быть не смогу. Передайте, пусть вычеркнут меня из партии в кегли. До завтра.
Пробиваюсь в толкучке к метро. В метро ехать быстрее. И дешевле. Всего восемь минут — и десяти километров до дома как не бывало. На «тойоте» пришлось бы тащиться больше часа — вон что творится на улицах в конце рабочего дня. Правда, есть еще поезда на магнитной подвеске. И монорельсовые, снующие во все концы острова, гораздо быстрее. Но они хороши только на больших расстояниях.
Вот и поезд. Прибыл тютелька в тютельку. Сую монету в щель автомата, получаю билет и погружаюсь в комфорт кондиционированного воздуха. Поехали.
Вылезаю у квартала новостроек. Огромное пространство, сплошь утыканное типовыми домами. Последнее слово строительной техники! Сами по себе эти дома довольно дешевые, но какие цены на землю!!!
Несколько быстрых шагов — и я дома. Набираю цифры кода и, захлопнув за собой дверь, ощупью пробираюсь по темной прихожей. Проклятье! Неужели ей трудно включать свет?!
— Вот и я, дорогая.
Жена выплывает из освещенной комнаты и опускается в кресло.
— Прислуга заявила, что хочет получить расчет в двадцать четыре часа. Ей кто-то пообещал платить больше.
— Наплевать. Найдем другую.
— Ты только загляни в дневники детей: отметки — ужас! Они жалуются, что в школе дым столбом, шум, духота, никакой возможности нормально заниматься.
Голос жены монотонно гудит, прерываясь тяжелыми вздохами.
— Обедать пора, — вспоминает она наконец. — После поговорим. Да и сам этот дом — я никак не могу к нему привыкнуть. Фабрика заслоняет свет, так что с утра до вечера сумерки, а от грохота грузовиков на шоссе просто мочи нет.
Ничего не скажешь, она прекрасно готовит. Даже из консервов. Обед мне пришелся по душе.