Современная румынская пьеса
Шрифт:
С ю з а н н а (очень мягко). Я и сегодня так считаю, дитя мое. Только ты еще очень молоденькая, а спешишь так, словно жизни тебе не хватит. Подожди, ничего от тебя не убежит. Вот заживет нога у Драгоша, кончит он свою книгу, подумаем и о тебе, о том, как тебе помочь.
Л а у р а. Зачем думать другим? Я и сама могу.
С ю з а н н а. Не будь гордячкой, детка! Ты член нашей семьи. Ты тоже носишь фамилию Маня-Войнешть! Мы должны заботиться друг о друге. Ты — о Драгоше, мы — о тебе. Разве тебя это не устраивает?
Л а у р
С ю з а н н а. Держи клубок немножко подальше. Моя бабушка по матери происходила из очень старинного рода. Женщина она была хорошая, хотя и скуповатая. В четырнадцать лет вышла замуж. Мама мне рассказывала, что, уже будучи взрослой, как-то раз сидела она вместе с ней за пяльцами. Вот как мы с тобой сейчас. Бабушка и говорит: «Хочу, мол, вышить такой прекрасный узор, чтоб меня знали и помнили все мои внуки и правнуки».
Л а у р а. И что ж, удалось ей это?
С ю з а н н а. Удалось. Только когда ей, бедняжке, исполнилось тридцать, она овдовела и постриглась в монастырь Агапия {12} . Там она стала настоятельницей, потом на этот монастырь напали разбойники, разграбили его и сожгли. Погибли и ее сундуки с добром, и старинные грамоты, и вообще все монастырское имущество.
Л а у р а. Какой у вас чистый язык, мама. Мне очень нравится, что вы не засоряете его французскими словечками.
С ю з а н н а. У настоящих аристократов язык всегда чистый, милая, только выскочки его засоряют.
12
Монастырь Агапия — в жудеце Нямц, с церковью, построенной в середине XVII в. (перестроена в XIX в.). Церковь расписана внутри известным румынским художником Николае Григореску (1838—1907) в 1858—1860 гг. В настоящее время — музей.
Л а у р а. Мама, и как это вы согласились на наш брак?
С ю з а н н а. Но вы с Драгошем любите друг друга.
Входит Д р а г о ш.
Т е ж е и Д р а г о ш.
Д р а г о ш. Как я люблю, когда вы вместе! На душе становится так спокойно. (Целует Лауру в голову.)
С ю з а н н а. Хочешь здесь поработать? Оставить тебя одного?
Д р а г о ш. Нет, я сделал наверху все, что было на сегодня намечено. Лаура, я прочел письмо твоего отца. Надо будет ответить.
Л а у р а. Как ты думаешь, нам не…
Д р а г о ш. Это мы еще обсудим. А где тетя Дуки и дядя Алеку?
Л а у р а. На винограднике. Уже давно. Наверное, вот-вот вернутся.
С ю з а н н а. Драгу, который час?
Д р а г о ш. Семь часов, мама. (Смотрит через стеклянную дверь.) Я вижу, там еще работают.
С ю з а н н а. И прекрасно. Рабочий день до восьми. И мы
Д р а г о ш. Может быть, мне пойти, мама?
С ю з а н н а. У тебя болит нога, милый.
Л а у р а. Хотите, я схожу?
С ю з а н н а. Ты не разбираешься, детка. А я привыкла. (Уходит.)
Л а у р а, Д р а г о ш.
Л а у р а (быстро подходит к Драгошу). Как долго ты сидел наверху!
Д р а г о ш. Тебе было скучно с мамой?
Л а у р а. Нет, но я тосковала по тебе. Мне еще непривычно в этом доме. Ведь ты — единственное, что меня с ним связывает.
Д р а г о ш. Так хочется, чтобы ты скорее пустила здесь корни!
Л а у р а (смеется). И не могла сдвинуться с места?
Д р а г о ш. Нет. Чтобы чувствовала себя хорошо. Как дерево в родной земле.
Л а у р а. А может, я сорняк, который чувствует себя хорошо только на дикой целине, там, где вырос.
Д р а г о ш. Науке сегодня известно много способов акклиматизации. Южное растение пересаживают на север и заставляют цвести и плодоносить в, казалось бы, убийственном для него климате. Не слыхала?
Л а у р а. Ну как же. Конечно.
Д р а г о ш. Почему же никак не хочет прижиться моя дикарка под знойным солнцем любви?
Л а у р а. Это закон растительного мира. Разве в животном мире — такой же?
Д р а г о ш. Должен быть таким же. Над этим сейчас работают.
Л а у р а. Дай-ка свою руку.
Д р а г о ш. Хочешь погадать?
Л а у р а. Нет, только посмотреть на нее. Она такая чистая, невыразимо прекрасная. Рука говорит о твоей невиновности, у нее такой вид. Я бесконечно люблю ее.
Д р а г о ш. А как выглядят руки, имеющие виноватый вид?
Л а у р а. Они гнусные, жадные, высокомерные. А твоя — взгляни — большая, но какая-то растерянная, беззащитная.
Д р а г о ш. Словом, это не кулак.
Л а у р а. Глупенький. Я ведь говорю о том, какая она выразительная! Ты бы посмотрел на свои руки, когда они спят… До чего смешные! Такие беспомощные, безоружные, трогательные до слез.
Д р а г о ш. Просто поразительно, что ты за выдумщица. Словно порой думаешь не головкой, а сердечком. Есть ли в этом огромном мире хоть одна женщина такая же прелестная, как ты?
Л а у р а. Не-е-ет!
Драг о ш. Конечно, нет! И ни одного мужчины, который бы поглупел от любви так, как я.
Л а у р а. Ну, такие-то безусловно есть!
Д р а г о ш. Неужели? Даже безусловно?
Л а у р а. Конечно. И много…
Д р а г о ш. Пойдем поищем. За каждого ты получишь по жемчужине.
Л а у р а. И сделаю себе ожерелье до полу! (Погрустнев.) Пойдем!.. Мы даже до Вранчи добраться не можем.
Д р а г о ш. Ах да! Письмо твоего отца! Как раз об этом я и хотел поговорить. Бедняга так просит к нему приехать.