Современная румынская пьеса
Шрифт:
К и т л а р у. Написал.
М а р ч и к а. До первого августа тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года я работала на птицеферме, заведовала цесарками. Я сама эту ферму организовала, потому как раньше у нас ни одной цесарки не было. Яйца принесла, пересадила на них наседку, и она сперва высидела восемь цесарок, а потом из восьми получилось шестьдесят, а из шестидесяти — четыре сотни цесарок. Так что к первому августу текущего момента мною было высижено, выкормлено и выращено две тыщи двести шесть цесарок. Вот. А тут явился Вангеле Ион, чтоб ему пусто было.
К и т л а р у. Кто?
М а р ч и к а. Бухгалтер. Может, слыхали? Двоюродный брат председателя — дяди Захарии Лунгу. Он и говорит: это почему Марчика Тунсу работает на цесарках,
Звонит телефон.
К и т л а р у (в трубку). Как?
М а р ч и к а. Марчика. Оглохли?
К и т л а р у (в трубку). Хорошо. (Кладет трубку.)
М а р ч и к а. Так вот, говорю, вы должны приказать, чтоб я работала с цесарками, чтоб меня забрали с известки, потому как я их высидела, выкормила, а когда ушла, на них болесть напала. Ящурная холера называется, по-вашему, по-ученому. Из двух тыщ двести шести осталось восемьсот цесарок, дай то несушек из них, дай бог, пять наберется. И мне ответили: хорошо, мол, проверим факты, а вы пока возвращайтесь на свою известку.
К и т л а р у. И вы возвратились?
М а р ч и к а. Погоди. Не перебивай. Сейчас самое интересное начнется. Прямо кино. Я как увидела, что, пока по начальству языком чешу, цесарки мои мрут как мухи, так и дунула в область, нашла там хорошего человека и говорю ему: «Я, Марчика Тунсу, пришла протестовать по проблеме цесарок, поскольку они являются народным достоянием». И давай и давай… Что из восемьсот осталось три сотни. Пусть, мол, поедут на место происшествия — сами убедятся. Прошел месяц, прошло два, и, когда приехал к нам этот товарищ, дяденька Захария — председатель и дядюшка Вангеле — бухгалтер, чтоб им ни дна ни покрышки, сказали, будто у нас тех самых цесарок и в помине не было, будто они ничего о том слыхом не слыхивали, будто это Марчика Тунсу рехнулась и у нее там всякие… гальюнцинации перед глазами крутятся. Так что я решила: уж раз я все равно здесь, у вас в Бухаресте, выступаю с ансамблем песни и пляски нашего района на республиканском смотре — между прочим, я и три года назад тоже пела, и если бы наш дирижер Каркуляну не пялил глаза на Тицу Василе, то я, а не она получила бы первую премию… Так вот, я и подумала: почему бы мне не прийти к вам, чтобы вы пропечатали это в газете?
К и т л а р у (с теплой улыбкой). А на фестивале что вы поете?
М а р ч и к а. «Не едет мой милый, не едет…».
К и т л а р у (приветливо). А мне не споете?
М а р ч и к а. Спою, если напечатаете!
К и т л а р у. Конечно, напечатаю.
М а р ч и к а. Тогда спою.
И пока она поет, сцена наполняется удивленными, остолбенелыми с о т р у д н и к а м и, застигнутыми врасплох этим необычным зрелищем.
П а с к а л и д е (вбегая, искренне встревоженный). Что с тобой, старик, ты с ума сошел?
К и т л а р у. Да!.. И прекрасно!.. И замечательно!.. И здорово!.. (У рампы.) Товарищи, не презирайте сумасшедшего. Разве первый человек, который в космическом корабле отправился к звездам, не был безумцем? А тот, кто, склонившись к кроватям прокаженных, остался с ними в Африке на целых сорок лет, не был сумасшедшим? А неизвестный, который, чтобы доказать меру человеческого терпения, прошел сквозь «пылающую пустыню», где тлеет кожа на теле человека! Разве его не называли сумасшедшим?
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Та же декорация. Несколько дней спустя.
П а с к а л и д е. Ты чего там строчишь, Китлару?
К и т л а р у. Статью.
П а с к а л и д е. Ты, наверное, и по поводу моей смерти статьей разразишься.
К и т л а р у. Ради такого случая я издам экстренный выпуск. (В телефон.) Манолеску ко мне.
Входят О т и л и я и Б р а х а р у.
Садитесь.
Входит М а н о л е с к у.
(В трубку.) Туркулец, зайди ко мне со вчерашними телеграммами из-за рубежа. (Со сдержанной резкостью.) Манолеску, твои материалы не пойдут. Ни один. Возьми их и прочитай еще раз.
У Манолеску вытянулось лицо.
А ты, Брахару, просто издеваешься над читателями.
Б р а х а р у. Я?
К и т л а р у. Именно. Ты, видимо, или считаешь их наивными дурачками, или рассчитываешь, что газету никто не читает.
Входит Т у р к у л е ц.
Туркулец, дай-ка мне полосу. (Брахару.) Заголовок (читает): «Конрад Аденауэр {45} выехал в Париж для встречи с де Голлем {46} ». Это заголовок, а теперь содержание. (Читает.) «Конрад Аденауэр выехал в Париж для встречи с де Голлем». Точка. Журналистика подобного типа оскорбительна для читателя. Вот уже пять дней, как мы пытаемся как-то изменить работу газеты.
45
Аденауэр Конрад (1876—1967) — федеральный канцлер ФРГ (1949—1963). Проводил курс на ремилитаризацию ФРГ.
46
Голль Шарль де (1890—1970) — президент Франции (1958—1969). Его имя связано с победой над фашистской агрессией во второй мировой войне.
Т у р к у л е ц. И результаты заметны.
К и т л а р у. «Заметны», «наблюдаются». Не должно наблюдаться, должно бить в глаза. Отилия, давайте прочтем ваш материал.
Все остальные выходят.
(После паузы.) Отилия, я — невозможный тип.
О т и л и я. Вы?
К и т л а р у. Я — неудобный, неуравновешенный, резкий… Это идет от…
О т и л и я. Застенчивости.
К и т л а р у (удивленный). Вы так думаете? (Коротко.) Ну ладно, оставим психоанализ. Заголовок? Какой заголовок? (Читает.) «Преждевременные роды, преждевременные браки, преждевременная смерть». Это о чем речь?