Современная венгерская проза
Шрифт:
Жофия отвернулась.
— Ступай!
— Я подпишу, — мрачно произнес Миклош и послушно зашагал к своим спутникам.
Когда все вокруг стихло — укатил, громыхая, грузовик, увозя сокровища, умчались, тарахтя,
На передней скамье, сильно сгорбившись, облокотясь на пюпитр, сидел старый священник. Его печальный взгляд был устремлен на алтарный образ, победоносно блиставший всеми красками в лучах полуденного солнца, которые снопами вливались в узкие окна. Он не подал вида, что заметил бесшумно подошедшую Жофию, но потом все же заговорил:
— Когда я умру, Жофия, пусть меня не хоронят в склепе. Мне сказали, что я стану каноником, каноника же положено хоронить в почетном месте, а теперь вот одна ниша освободилась…
И такая горечь слышалась в его голосе, что у Жофии сжалось сердце. А какое изможденное, дряхлое стало у декана лицо, безнадежное, как будто смерть уже наложила на него свои стигмы!
— Зачем эти мысли о смерти, господин декан? — Жофии вспомнился вдруг их давний разговор: «У вас уже умирал кто-нибудь, Жофия?» —
— Я любил этого святого Христофора, — продолжал священник, не отводя глаз от алтарного образа. — Всякий раз, едва вступлю в церковь, на память приходило: «Господи, господи, может, я весь свет на себе несу?..» — И с горечью продолжал: — «Нет, теперь ты уже ничего не несешь, сын мой…» У меня ведь такое ощущение было, будто я в почетном карауле стою. Значительным себя чувствовал. Это было смыслом моей жизни… Поначалу-то не в этом был смысл моей жизни, но потом стало именно так. — Он устало огляделся вокруг. — Чувствуете? Стало пусто, немо, ушла тайна.
— Я останусь здесь, господин декан, — начала было Жофия, но умолкла под гнетом его тоски. Ей хотелось ободрить его, а впору было заплакать самой. Но она знала, что останется здесь, с резцом и молотком в руках, она заставит эти камни заговорить. Неверно, будто здесь стало пусто и немо. Будто ушла тайна. Эта церковь еще многое порасскажет о минувших столетиях, если однажды заговорит вновь.