Современная японская новелла 1945–1978

Оэ Кэндзабуро

— Собственно говоря, я пришла познакомиться с вами.

Ясу и на это ничего не ответила, лишь кивнула. Познакомиться, казалось ей, тоже вполне естественно.

— Не оставил ли он какого-нибудь письма, завещания?

— Да нет, что, собственно, оставлять? Мы ни о чем с ним не договаривались, жили сегодняшним днем; о том, что будет, не думали.

— Да, брат всегда был таким, о других не заботился. Но сейчас надо как-то уладить вопрос с продажей этого дома.

Ясу подняла голову, посмотрела на гостью.

— Поскольку

это касается также и вас, на меня возложили неприятную обязанность просить у вас согласия.

— Я согласна.

Глаза Ясу наполнились слезами. Она быстро встала, взяла чайные принадлежности, спустилась вниз. Там достала из шкафа и надела таби.

Элегантно одетая, уверенная в себе гостья застала Ясу в растрепанных чувствах, с босыми ногами. И теперь Ясу решила надеть хотя бы таби.

Гостья тоже спустилась вниз и развернула сверток, который принесла с собой.

— Не знаю, понравится ли вам, но, может быть, пригодится… Я и возраста вашего не знала, поэтому посоветовалась с Сога-саном. Кстати, скажите, Сога-сан бывал здесь?

— Бывал.

Ясу молча смотрела на положенный перед нею сверток.

— Да, возьмите еще это печенье и возложите его, пожалуйста, на домашний алтарь.

Возложить на алтарь, — очевидно, речь идет о памяти покойного. Значит, они все же признают, что покойный фактически жил в этом доме?

Ясу продолжала молчать.

— Потом мне хотелось бы от себя… Слово «благодарность» тут, пожалуй, неуместно… просто так, чисто символически, за доставленные вам хлопоты.

Она положила перед Ясу небольшой сверток в шелковом платке с таким видом, что между Ясу и Тобой никогда ничего серьезного не было.

Ясу побледнела как смерть, опустила голову. Она была почти уверена, что в свертке, предложенном ей театральным жестом, лежат деньги.

— Что это? Позвольте, я посмотрю.

Она развернула платок, раскрыла бумажный пакет. Так и есть — деньги.

Ясу завернула все, как было, и возвратила гостье.

— Мне не за что брать у вас деньги. Вы говорите о хлопотах, но хлопоты мы в равной мере доставляли друг другу.

— Ну, что тут особенного?

— Деньги — это не то, что я могла бы принять с радостью.

— Но в таких случаях принято благодарить как следует. Одних лишь слов тут недостаточно.

— Вполне достаточно, — ответила Ясу. Как может она так прямо все говорить? Что, интересно, она задумала? Сердце сжималось при мысли, что за нее все так быстро решили. Они думают, все можно уладить деньгами, будто речь идет о простой купле-продаже. Как они заблуждаются!

Ведь все не так, совсем не так.

Но какими же словами объяснить этой женщине, как и что было на самом деле, чтобы ее правильно поняли?

Ясу вдруг стало смешно, что она так всерьез воспринимает эту комедию.

— Если вы когда-нибудь

захотите купить меня целиком, я, быть может, и заинтересуюсь вашими предложениями, а сейчас…

— О! Так вот оно что…

— Я жила здесь не ради этого, — нервно перебила ее Ясу. — Хотела здесь жить, — и жила, вот и все. И ничего не надо для меня делать… У Тобы я, пожалуй, взяла бы. Но у него не было денег. Вы знали об этом? Я только брала на питание и никогда ничего не просила. Вот от него такой сверток в шелковом платке я с радостью приняла бы… Но его нет в живых, и ничего мне не нужно. — Все это Ясу выпалила одним духом.

В ее дрожащем голосе появились нотки гнева, и он зазвучал увереннее.

Гостья пристально на нее смотрела.

— Ну что ж, в таком случае мне больше нечего вам сказать… У вас есть его фотография?

— Нет.

— Да, вот еще что. Табличку с посмертным именем на алтарь я не принесла, не хотела вам навязывать… У вас ведь еще вся жизнь впереди.

Ясу не произнесла больше ни слова. Гостья бросила взгляд на утварь, сложенную на галерее, и ушла.

Проводив ее, Ясу заметила под чайным подносом бумажный пакетик и долго смотрела на белую обертку.

Неужели то, что было, хотят заменить вот таким пакетиком? Семь лет — совсем немного, да и было ли это «любовью»? Случайно встретились — какое-то время прожили вместе. Судьба, вот и все.

Ясу закрыла лицо руками, зарыдала.

Залаяли собаки.

Собаки живы. Собаки смотрят…

Ясу вытерла слезы и пошла в ванную за ведерком, из которого кормила собак.

На бамбуковом шесте в просторной комнате с дощатым полом, освещенной заходящим солнцем, висело желтое полотенце, которым пользовался Тоба.

Ночью прошел дождь, а к утру на безоблачном небе засияло солнце, и в воздухе стояла дымка. Стеклянная дверь запотела.

Так часто бывает в приморских городах в жаркие, душные дни, когда налетит южный ветер.

Почти до обеда Ясу не в силах была ни о чем думать, не знала, как справиться с гнетущим чувством, которое со вчерашнего дня ни на минуту ее не покидало. Кроме Сога-сана ей некому было рассказать о том, как тяжело у нее на душе. Наконец она решилась, позвонила в фирму и попросила разрешения посетить Согу в удобное для него время.

— Подождите немного, пожалуйста.

Ясу была уверена, что Сога примет ее не раньше, чем через неделю, а то и дней через десять, и рассеянно разглядывала задний дворик, поросший травой. Со дня смерти Тобы двор ни разу не убирался.

— Простите, заставил вас ждать, — вдруг зазвучал в телефонной трубке голос Соги. — Приходите хоть сейчас. Я как раз свободен. Хорошо?

У Ясу голова пошла кругом. Идти прямо сейчас — ужасно, но идти надо, и она с трудом произнесла «хорошо», не зная, что еще сказать.